Е. Устиев - У истоков Золотой реки
— Неужели продолжали работать на голодном пайке?
— А как же? Конечно, работали! Помалу, но работали. Иначе нельзя, цинга одолеет. Ребята сперва хотели бастовать, а потом сами убедились, что лежать хуже. Только последние две недели отменил шурфовку.
В это время в барак стали заносить ящики с продовольствием. Изголодавшиеся билибинцы восхищенно ахали при виде ящиков <<> сливочным маслом, макаронами, мясными консервами, сахаром, чаем, конфетами и сгущенным молоком. Они бегом таскали мешки с мукой и крупами. Один ящик, со спиртом в бутылках, несли с особой осторожностью. Билибин тут же распорядился отнести его к изголовью своего грубо сколоченного топчана, который стоял в дальнем углу барака.
Наконец все нарты и вьюки были разобраны, а груз внесен в помещение. Дежурные, которые недавно возились у барака с лошадиной шкурой, с удовольствием отшвырнули ее в сторону и, распечатав ящик с макаронами и мясной тушенкой, принялись за приготовление настоящего обеда.
Через час длинный стол был еще надставлен ящиками, посередине водружено ведро с дымящейся густой похлебкой, а на обоих концах стола стояло по бутылке со спиртом и по чайнику, с холодной водой.
— Итак, за радостную встречу! — поднял свою кружку с разведенным спиртом Билибин. — За встречу и большие успехи в будущем!
— За встречу, верную дружбу и Золотую Колыму! — воскликнул Цареградский. — Только найдя здесь золото, мы оправдаем и облагаемые на нас надежды!
— Я уже нашел золото! — отозвался со своего места Раковский. Он еще не выпил своей порции, но его подвижное худое лицо с длинным носом и впалыми щеками уже раскраснелось от вкусного запаха варева и крепкого спиртного духа.
— Это еще не настоящее золото, Сергей, — прервал его Билибин. — Мы должны найти здесь более богатые россыпи!
Его красивое лицо с четким профилем и высоким гладким лбом тоже порозовело, а светло-серые глаза, которые всегда казались холодными, сейчас сияли мягким блеском.
— Держу пари, что мы найдем такое золото! — продолжал он и, залпом опрокинув свой спирт, спешно запил его холодной водой. Затем он шумно выдохнул воздух и со стуком поставил кружку на стол.
Все рассмеялись. Привычка Билибина заключать пари и его любовь их выигрывать были общеизвестны. Этот с виду жесткий и сдержанный человек на самом деле скрывал в себе много увлеченности и самобытной непосредственности.
(Во многом схожие с Цареградским, а в чем-то и разные, они оба горели страстью к неизведанному. Именно это упорное стремление при совершенной готовности к жертве было залогом их успеха. Билибин, воплощенный теоретик, и Цареградский, более склонявшийся к практике, — впоследствии он также увлекся чистой теорией и «улетел» в безвоздушное пространство космогонии — идеально дополняли друг друга. Пожалуй, самой замечательной чертой их обоих было безошибочное умение окружать себя воодушевленными помощниками. Оба были талантливы, а потому терпимы к проявлению таланта у других. Всякое чувство зависти и страха перед чужими успехами было вовсе чуждо этим выдающимся людям. Теперь, когда они объединились, им обоим вместе и каждому порознь еще приходилось испытывать сомнения и тайный страх перед будущим — до тех пор, пока превзошедший все ожидания успех не увенчал славой эти две головы.)
Послеобеденный вечер на среднеканской базе прошел для участников экспедиции по-разному: одни возились с разборкой и размещением ящиков, другие прилаживались к своему новому жилью, третьи завалились переваривать необычно сытный обед, а четвертые весело играли в дурачка.
Билибин и Цареградский уселись в дальнем углу барака и, прикрепив оплывающую свечу к пустому ящику из-под папирос, занялись экспедиционными делами. Цареградский подробно рассказал о том, что происходило в эти месяцы в Оле, о своем неудачном выходе сюда в сентябре, о возвращении и втором путешествии по зимнему снегу, о неудачных поисковых работах на золото в верховьях Олы, которые проводил Бертин, о найденной фауне и о Тальском источнике — словом, обо всем, что произошло с ним самим и его отрядом с того памятного дня, когда они расстались за околицей Олы. В свою очередь Билибин рассказал о полном неожиданных опасностей путешествии на плотах, об аварии, которая произошла с одним из плотов на порогах Бахапчи, о постройке нового плота и о сплаве по Колыме, о встречах с якутами, о рассказах про Бориску, о прибытии сюда, на Среднекан, о постройке барака, о результатах шурфовки ключа Безымянного, о голоде — обо всем, что произошло с его отрядом здесь, в самом сердце Колымского края, пока они так долго, мучаясь беспокойством и сомнениями, ждали Цареградского.
Далеко за полночь продолжалась их беседа. Перед ними на ящике лежали карты их маршрутов, а также составленная Каэанли общая географическая карта этой части Колымского бассейна. По Малтану, Бахапче, Колыме, Мякиту и Буюнде вдоль путей обоих отрядов тянулись узенькие, раскрашенные цветными карандашами полоски. Эти синие, зеленые и сиреневые полоски изображали распространенные вдоль их маршрута сланцы и песчаники юрского, мелового и триасового возраста, а ярко-красные пятна — выходы гранитных массивов. Так выглядели наметки геологической карты края, на составление которой потом потребовались десятки лет. (И сейчас, когда эти десятки лет уже прошли, мы, глядя на пестреющую всеми цветами радуги геологическую карту Колымского края, не можем даже представить себе, какое безграничное количество труда многих тысяч геологов вложено в ее создание.)
А зачинатели этой гигантской работы, пионеры освоения края, it котором легко уместился бы ряд государств Западной Европы, поднялись с жесткого билибинского топчана, когда все в бараке уже спали. По низкому потолку из накатника бежали длинные, ломающиеся тени. Над жарко нагретой большой железной печкой гроздями висели портянки, а на специальных козлах сушились наленки. То там, то здесь раздавалось заливистое всхрапывание.
— Кстати, Юра, а что случилось с собакой? — спросил Цареградский, отворяя обитую мешковиной дверь.
— Она была на разбившемся плоту и, напугавшись, сбежала от нас обратно.
— Ну и наделала же она у нас беспокойства!
Ночью мороз еще усилился. На небе переливались и сверкали холодные звезды. На юго-востоке высоко над горизонтом поднялось созвездие Ориона. В северных широтах не Большая Медведица, а Орион служит украшением звездного неба. Раскинувшиеся царским венцом блестящие, как индийские алмазы, крупные звезды Ориона висели в ту ночь над застывшей землей, как предвещание успеха и связанной с ним печали; недаром на всех языках словом венец» обозначаются и победа, и мученичество…
