Александр Елисеев - В долине Иордана
Въ архимандритѣ Антонинѣ сказалась та мощь русскаго духа которая живетъ и въ паломникахъ, другихъ носителяхъ русской идеи на Востокѣ, въ странахъ гдѣ русская дипломатія не можетъ держать честно и грозно имя Русскаго народа, хотя обаяніе его проникло даже въ пустыни Аравіи и Судана. Офиціальныя лица не помощники отцу Антонину въ его культурной и духовной русской миссіи на Святой Землѣ; нѣтъ, они часто и даже очень часто были его злѣйшими врагами, тормозящими словомъ и дѣломъ каждый шагъ смиреннаго инока, не имѣющаго опоры даже въ людяхъ «не отъ міра сего». За отцомъ Антониномъ стоитъ другая сила, у него другіе помощники: за него право святаго дѣла, за него сочувствіе массы паломниковъ, за него заслуги многолѣтнихъ трудовъ, его обаяніе въ Святой Землѣ и рядъ тѣхъ безвѣстныхъ тружениковъ, преимущественно простыхъ женщинъ-богомолокъ, при помощи которыхъ отецъ архимандритъ построенные имъ дома сдѣлалъ настоящими русскими страннопріимицами. Я знавалъ одну такую святую женщину-смотрительницу русскаго дома въ Хевронѣ, «матушку Катерину», какъ ее звали и паломники, и туземцы. Много лѣтъ прожила она въ дикомъ фанатическомъ Хевронѣ и своею евангельскою простотой и смиреніемъ дошла до того что дикіе Бедуины, при встрѣчѣ съ всю, цѣловали полы ея платья.
Одна изъ такихъ труженицъ и пособницъ отца Антонина хлопотала на моихъ глазахъ и въ уютной горницѣ Іерихонской страннопріимицы. Черные русскіе сухари, яичница и русскій Бѣлковскій чай какъ-то не вязались съ похлебкой изъ помидоровъ, рагу изъ баранины, козьимъ молокомъ, оливами, смоквой и финиками, которыми меня угощала добрая старушка. Обильную трапезу словоохотливая хозяйка приправляла еще добрыми, ласковыми рѣчами.
Давно я не обѣдалъ такъ комфортабельно и хорошо. Послѣ обѣда, на зеленый коверъ сада положили цѣновку, поставили кипящій самоваръ, и мы расположились чайничать подъ сѣнію цвѣтущихъ апельсиновыхъ деревьевъ. Заботливая старушка ухаживала за мною какъ за ребенкомъ, а я безпечно кейфовалъ послѣ многихъ недѣль постоянной заботы о каждой мелочи, обо всемъ что необходимо въ путешествіи, гдѣ человѣкъ предоставленъ самому себѣ. Быстро и незамѣтно протекало время среди разговоровъ съ добродушною хозяйкой. Много поразказала она мнѣ въ нѣсколько часовъ нашей бесѣды, но всего глубже запалъ въ мое сердце разказъ ея объ оригинальномъ русскомъ подвижникѣ, генералѣ К-онъ, который своею смертью запечатлѣлъ подвигъ добровольно возложенный имъ на себя въ пещерахъ Іорданской пустыни.
Что за причины понудили покойнаго генерала бѣжать отъ міра и земныхъ почестей въ пустыню, неизвѣстно; но покойный К-ій, разъ удалившись отъ міра, подъялъ крестъ настоящаго подвижничества, столь рѣдкаго въ наше время. Не найдя мира своей душѣ даже въ Іерусалимѣ, онъ ушелъ въ пустыню Іордана, и въ вертепахъ прилежащихъ Сорокадневной Горѣ обрѣлъ то чего жаждалъ. Поселившись въ пещерѣ, откуда онъ повыгналъ многоножекъ, скорпіоновъ и змѣй, новый отшельникъ обложился массой книгъ привезенныхъ изъ Россіи, и въ тиши мертвой пустыни предался созерцанію, молитвѣ, чтенію и письму. О чемъ молился и что созерцалъ подвижникъ, тайна эта похоронена вмѣстѣ съ нимъ, но оставленныя имъ книги говорили о томъ что К-ій находилъ свою отраду въ духовномъ и философскомъ чтеніи, а во многочисленныхъ рукописяхъ, завѣщанныхъ имъ въ наслѣдство одному изъ іеромонаховъ миссіи, отцу В-ну, онъ изливалъ свою душу, пораженную страшнымъ недугомъ, котораго не могла уврачевать ни міръ, ни пустыня. Разъ въ недѣлю, обыкновенно въ субботу утромъ, являлся подвижникъ въ Іерусалимъ, слушалъ богослуженіе, накупалъ скудной провизіи на недѣлю, бесѣдовалъ съ нѣкоторыми духовными лицами и потомъ снова уходилъ въ вертепы Іудейскихъ горъ. Въ глубокомъ одиночествѣ работалъ отшельникъ и физически, трудясь надъ земляными окопами и устроеніемъ своего каменнаго жилья. Когда же изнемогалъ его духъ, обуреваемый мрачными видѣніями, пустынникъ шелъ не въ Іерусалимъ, гдѣ онъ видѣлъ одни соблазны, а въ обитель Предтечи, на берега Іордана, въ пещеры старцевъ Сорокадневной Горы и въ страннопріимицу Іерихона. Моя хозяйка не разъ бесѣдовала съ К-мъ, который повидимому былъ къ ней очень расположенъ. «Какой-то мрачный и чудной», говорила она, «приходилъ генералъ изъ пустыни»; онъ говорилъ о видѣніяхъ которыя посѣщали его, о звукахъ и голосахъ которые преслѣдовали его даже во глубинѣ каменной скалы. «Не далека уже моя могила, недолго мнѣ придется нести свой крестъ, которымъ я не могу искупить свою прежнюю жизнь и увлеченія.» Исполнились пророческія слова подвижника: скоро его не стало. Дотолѣ еженедѣльно появлявшійся и въ Іерусалимѣ, и въ Іерихонѣ, генералъ К-ій вдругъ исчезъ, а чрезъ нѣсколько недѣль нашли его трупъ, носившій слѣды насилій. Заіорданскіе Бедуины, вѣроятно польстившись на ящики съ книгами въ которыхъ они предполагали деньги и всякое добро, зарѣзали подвижника въ его же собственной пещерѣ.
«То былъ человѣкъ не отъ міра сего», такъ охарактеризовалъ покойнаго духовникъ его, іеромонахъ миссіи, и въ этихъ немногихъ словахъ, для меня по крайней мѣрѣ, обрисовывается въ общемъ образъ покойнаго К-аго.
Подъ вечеръ въ страннопріимицу Іерихона прибыла партія русскихъ богомольцевъ, и убогая деревушка Эръ-Рихи превратилась въ станъ паломниковъ, пришедшихъ сюда изъ разныхъ уголковъ матушки Руси. Котомки за плечами, узелки въ рукахъ, зипуны, опашенки и полушубки вмѣстѣ съ кацавейками и поношенною шинелью отставнаго солдата, все это запестрѣло на зеленомъ дворѣ Іерихонской постройки. Паломники размѣщались и располагались на ночлегъ, только что оставивъ за собой верстъ 20–30 перехода по горамъ, подъ нестерпимымъ зноемъ сирійскаго солнца. Все вынесла, испытала и пережила эта сѣрая, бродячая Русь, прежде чѣмъ дойти до зеленѣющихъ кустовъ Іорданской долины чтобы «во Ердань-рѣкѣ искупатися, во святой водѣ окреститися». Чрезъ сотни лѣтъ исторической жизни, чрезъ всѣ невзгоды и тучи, русскій мужикъ пронесъ свои идеалы и выразивъ ихъ во храмѣ и паломничествѣ, украсилъ каменною церковью свое соломенное село и въ десять вѣковъ своими лаптями протопталъ дорогу ко Святой Землѣ, куда тянуло его со временъ Владиміра и Ольги. Ни Татарщина, ни Турки, ни Арабы, ни разстояніе, ни торный путь, приводившій чаще къ смерти чѣмъ къ достиженію завѣтной цѣли, не остановили нашего паломничества. Спи же и отдыхай, ты много поработавшая Богу, сѣрая паломническая Русь! На зеленомъ коврѣ Іорданской долины, подъ сѣнью деревъ Іерихона, обрызганная ароматами благоухающаго сада, ты возлегла, притомившись съ пути, не зная страха и заботъ, чувствуя что подъ тобою клочокъ русской земли, а надъ тобою Богъ, ради котораго ты подъяла свой тяжелый крестъ.
