Александр Харитановский - Человек с Железным оленем
– Мы ее в прошлом году первый раз посадили, – продолжал худощавый. – Нам учительница показала, Елизавет Орлова. Знаешь?.. – Когда она к нам на Быструю ехала, пурга лютовала. Три дня в юртах сидели. Приехала Елизавет. Поглядел шаман и сказал: «Из-за нее пурга. Священный Алпей – это сопка – не любит, когда баба по тропе едет, да еще русская. Она не понимает, что духа задобрить надо: бросить кусочек юколы, листик табаку…»
– На зимней стоянке у нас школа есть. Хорошая школа! Для нее большую юрту построили из лиственницы – эссаг по-нашему. И печка в школе железная. Помню, разожгли ее, а пол горит. Что делать? Елизавет помогла. «Надо, говорит, камни под печь положить, а вы ее на голый пол поставили». Смешная, не поймет, где взять камни, ведь они священны?.. Тогда я на теплую речку Уксичан сходил, достал со дна несколько камней. Спрятал от духов в мешок и принес в школу. Как же, надо учиться, а без огня все буквы на языке замерзают. Что, думаю, Елизавет с камнями будет делать? А она их по одному засунула под каждый угол печки, потом разожгла в ней костер. И верно, больше пол не горел, а в школе и тепло, и дыма нет. Не то, что в юрте. Все стали ходить в школу – и ребята, и старики.
Елизавет студент была, она всех в книгу записывала – перепись пародов северных окраин делала. Знаешь?..
Камчатская «Волга»
На следующий день Глеб пробивался через заросли шеламайника. Эта сажённая трубчатая трава растет по десяти сантиметров в день. С ней соседствует крапива, тоже необычайно рослая, множество разных лопухов – в травяном «лесу» легко заблудиться…
Тропка пересекала бесчисленные речки, ручьи. Они нею дорогу бежали Глебу навстречу и вдруг стали попутчиками: направились вниз, на северо-восток, к океану. Вскоре обозначилось и русло реки Камчатки – своеобразной «Волги» полуострова.
Долина раздвинулась. Среди зелени поблескивали зеркала озер, речные петли – кривуны. По обеим сторонам синели хребты. Глеб решил идти вдоль берега. Протоки, заваленные плавником, корягами и телами погибших лососей, наводили на грустные сравнения. Нет, это, конечно, не Великая с ее песчаными пляжами, плесами и нежным воркованьем на стремнинах; это мутный горный поток, дышащий холодом, с берегами, где трава как деревья, а деревья – карлики. Шагая по отмелям, перебираясь через хрустящий под ногами пересохший валежник с велосипедом на плечах, форсируя вброд протоки, Глеб все-таки держался главного русла. С каждым десятком километров река становилась шире, спокойнее. Спокойнее становилось и на душе.
Снова пошли березовые перелески, распрямился ивняк. Луга суше и обширнее. Стали попадаться одинокие могучие тополи, а потом и их рощи. Места настолько удобны для жизни, что, кажется, сейчас из-за соседней кущи выглянет большое село… Но ничто не напоминает о человеке.
Комары, которые и днем не давали покоя, к вечеру стервенели. Глеб с отчаяния забирался в высокую траву и лез сквозь нее, сметая таким способом наседавшую мошкару. Но стоило на секунду остановиться – и снова гуд крылатых кровопийц. Тут уж не до привалов. Только вечером выручал костер. К утру от ночного холода зубы начинали выбивать дробь, волосы сырели от росы, а то и покрывались инеем. Днем жара! На Камчатке так и: говорят: «Что сопка, то своя погода».
Камчатская долина, закрытая хребтами от ветров, славится теплым летом. С давних пор тут пытались сеять хлеб. Глеб как раз приближался к селу Милькову, где когда-то осели хлеборобы. Еще при царице Анне по ее указу сюда привезли крестьян из Сибири, с Лены, вместе со скотом, зерном. Привезли и позабыли. Пробовали сибиряки выращивать и ячмень, и пшеницу, но ранние заморозки губили урожай. Тогда переключились на рыбу и соболя. О похвальном намерении хлебопашцев свидетельствовал лишь каменный круг для размола зерна – жернов, оставшийся от недостроенной мельницы.
Река Камчатка у Милькова разливается на несколько рукавов. Ее мутные воды бегут почти вровень с берегами. А на берегах тундра и лес. Отсюда до устья реки пятьсот километров.
Глеб, устроившись на камне, смотрел, как молодой плечистый камчадал мастерил из цельного ствола тополя лодку – бат. Парень ловко подбрасывал тесло – маленький топорик, похожий на стамеску, выстругивая сердцевину дерева. Тут же на подпорках стояло еще несколько недоделанных батов. Они были залиты водой, в середине между бортами вставлены распорки-клинья. Камчадал ловко орудовал теслом.
– Раньше-то каменным приходилось, – заметил он, польщенный вниманием.
– Как же каменным? – спросил Глеб.
– А сердцевину-то выжигали. Топоры железные уже на памяти дедов появились. Когда ительмены увидели, как русский топор дерево валит, напугались: «Наш лес сгнил, однако».
Плотник оказался секретарем местной комсомольской ячейки Владимиром Подкорытовым. Он поведал Глебу, что местная ячейка под нажимом попа чуть не распалась. За то, чтобы ее сохранить, не распускать, голосовало на собрании всего три человека, причем двое просили не заносить их фамилии в протокол, боясь расправы. Подкорытов же сам вписал свою фамилию и на следующий день снова сколачивал молодежь…
Владимир попросил Травина провести лекцию, поговорить с ребятами.
Собственно, лекции не получилось, был просто душевный разговор. Сидели на берегу реки, возле батов, и мечтали, как здесь загудят тракторы, как долина покроется полями, а может быть, и садами. К сведению нетерпеливого читателя можно добавить, что уже в 1936 году большая группа мильковских колхозных хлеборобов была награждена орденами за высокие урожаи зерновых. Ныне же Мильковский район снабжает семенами пшеницы и ржи даже Охотское побережье материка.
Рассказал Глеб и о плане своего путешествия.
– Бери мой старый бат, – предложил Подкорытов. – На нем доплывешь до устья.
– Сумею ли? – усомнился Глеб.
– Научишься, – сказал Подкорытов и вместе с Травиным полез в долбленку, захватив длинный шест.
Управлять лодкой оказалось делом сложным: неловкое движение – перевертывалась. После трех купаний экзамен был сдан.
– Спасибо, друг! – сказал Травин. – Но как я верну бат?
– Оставь в Усть-Камчатске, скажешь, что Подкорытовых. Нашу фамилию знают.
Река Камчатка коварна. Потеряй основное русло – и протоки заведут бог знает куда. По обеим сторонам лес. Сразу же за Мильковом он подступил вплотную к реке и раскинулся вольготными чащами. Даурская лиственница, белая береза, ель – на полуострове они растут только в этой долине. Местами деревья поднимаются прямо из воды. Множество островов.
И еще одна достопримечательность – великое множество медведей. Они рыбачили в устьях притоков, на отмелях и не волновались, видя приближавшуюся одинокую лодку. По-хозяйски добродушно провожали ее взглядами.
