Жюль Верн - Рассказы
После взрыва, который почему-то не произвел сильного впечатления, все машинально отправились по домам — бургомистр под руку с советником, адвокат Шют с врачом Кустосом, Франц Никлосс со своим соперником Симоном Коллертом.
Все шли спокойно, без шума, не отдавая себе отчета в том, что произошло, забыв уже о Виргамене и о жажде мести. Генерал вернулся к своему варенью, а его адъютант — к своим леденцам. Все зажило прежней жизнью — люди, животные и растения, даже башня Ауденаардсих ворот, которая после взрыва — эти взрывы бывают иногда удивительными — заметно выпрямилась.
И с тех пор ни одного громкого слова, ни одного спора не было в Кикандоне. Прощай клубы, политика, тяжбы, полицейские! Место комиссара Пассофа снова стало положительно лишним, и если ему не урезали жалованье, то лишь потому, что бургомистр и советник не могли отважиться принять какое-нибудь решение по этому поводу. Впрочем, время ох времени комиссар появлялся, сам не подозревая этого, в снах безутешной Татанеманс.
Что касается соперника Франца, то он великодушно уступил прелестную Сюзель ее возлюбленному, поспешившему жениться на ней через пять или шесть лет после этих событий.
А госпожа ван-Трикасс умерла через десять лет, в надлежащий срок, и бургомистр женился на девице Пелажи ван-Трикасс, своей кузине, при весьма выгодных условиях… для счастливой смертной, которая должна была пережить его.
ГЛАВА XVII,
где объясняется теория доктора Окса
Что же сделал этот таинственный доктор Окс?
Фантастический опыт, и больше ничего.
Проложив свои трубопроводы, он наполнил чистым кислородом, без единого атома водорода, сначала общественные здания, потом частные жилища и, наконец, улицы Кикандона.
Этот газ без запаха и вкуса, распространяясь в больших количествах, вызывает при вдыхании самые серьезные нарушения в организме. У человека, дышащего кислородом, повышается нервная деятельность, но как только он возвращается в обычную атмосферу, он становится тем же, каким был раньше, как советник и бургомистр, переставшие на площадке башни вдыхать кислород, который из-за своей тяжести остался в нижних слоях атмосферы.
Но, постоянно вдыхая газ, изменяющий тело и душу, человек быстро умирает, как те безумцы, которые предаются всяким излишествам!
Поэтому остается нарадоваться за кикандонцев, что благодетельный взрыв прекратил опасный опыт, уничтожив завод доктора Окса.
В заключение остается спросить: неужели храбрость, решительность, талант, воображение — все эти качества зависят только от кислорода?
Такова теория доктора Окса, но мы имеем право не доверять ей, и мы отвергаем ее со всех точек зрения, несмотря на фантастический опыт, которому был подвергнут почтенный городок Кикардой.
Драма в воздухе
Пер. с фр. — О.Волков.
В сентябре 185… года я прибыл в Франкфурт-на-Майне. Мое турне по главным городам Германии ознаменовалось блистательными полетами на аэростате. Тем не менее до сих пор еще ни один подданный Федерации не выразил желания сопутствовать мне в моих полетах. Даже изумительные эксперименты, проделанные в Париже Грином, Эженом Годаром и Пуатевеном, не увлекли степенных немцев, и никто из них не решался пуститься в воздушные странствования.
И все же, как только по Франкфурту разнесся слух, что я намерен в ближайшее время совершить полет, три именитые горожанина обратились ко мне с просьбой удостоить их чести полететь вместе со мной. Мы должны были подняться через два дня с площади Театра комедии. Я стал немедленно приводить в порядок свой аэростат. Он был сделан из шелка, пропитанного гуттаперчей, веществом, не подверженным действию кислот и абсолютно непроницаемым для газов. Объем моего шара достигал трех тысяч кубических метров, что позволяло взлететь на огромную высоту.
День, назначенный для полета, совпадал с большой франкфуртской ярмаркой, ежегодно привлекающей в город множество народу. Светильный газ превосходного качества и исключительной подъемной силы своевременно мне доставили, и к одиннадцати часам утра шар был уже наполнен на три четверти всего объема. Эта предосторожность необходима, ибо по мере того как поднимаешься, атмосфера становится все более разреженной, газ, заключенный в оболочке аэростата, начинает с силой на нее давить и легко может прорвать шелк. Сделав надлежащие вычисления, я определил, какое количество газа необходимо, чтобы поднять меня и моих спутников.
Полет был назначен на двенадцать часов дня. Площадь являла великолепное зрелище. Возбужденная толпа теснилась за отведенной для меня оградой, заполняя все пространство вокруг; все окрестные улицы были запружены народом. Дома на площади были унизаны людьми от нижних этажей до коньков черепичных крыш. Свирепствовавшие последние дни ветры стихли. Безоблачное небо дышало палящим зноем. В воздухе ни малейшего дуновения. В такую погоду можно опуститься как раз на то место, откуда поднялся.
Я захватил с собой триста фунтов балласта, рассыпанного по мешкам. Круглая гондола, диаметром в четыре фута и глубиной в три, была превосходно оборудована. Пеньковая сетка равномерно облегала всю поверхность верхнего полушария аэростата; компас находился на своем месте, барометр был подвешен к кольцу, стягивавшему канаты гондолы, и якорь был в полной исправности. Мы могли лететь.
В толпе, теснившейся вокруг ограды, мое внимание привлек молодой человек с бледным, взволнованным лицом. Его вид поразил меня. Он был усердным посетителем моих полетов; я уже примечал его в различных немецких городах. С тревогой в глазах он жадно всматривался в диковинный аппарат, неподвижно повисший в воздухе в нескольких футах над землей. Из всей толпы он один наблюдал молча.
Часы пробили двенадцать. Пора было подниматься. Но спутников моих все нет как нет.
Я послал на дом за всеми тремя и узнал, что один уехал в Гамбург, другой отлучился в Вену, а третий направился в Лондон.
В последний момент у них не хватило духу, и они уклонились от предприятия, которое благодаря искусству современных аэронавтов стало совершенно безопасным. Так как они в какой-то мере являлись участниками празднества, то и испугались, как бы их не заставили выполнить программу празднеств до конца! Они удрали из театра в момент, когда должен был взлететь занавес. Их храбрость, очевидно, была обратно пропорциональна квадрату скорости… их бегства.
Толпа, обманутая в своих ожиданиях, проявляла недовольство… Я не колеблясь решил подниматься один. Чтобы восстановить необходимое соотношение между подъемной способностью шара и изменившейся нагрузкой, я возместил необходимый вес добавочными мешками с песком и взобрался в гондолу. Двенадцать рабочих, державших аэростат за тросы, прикрепленные к нему по его наибольшей окружности, слегка потравили их. Шар поднялся на несколько футов над землей. Стоял абсолютный штиль. Тяжелый воздух был точно налит свинцом.
