Вадим Бурлак - Неизвестный Нью-Йорк. История. Легенды. Предания

Что за опасная черта? Почему и каким образом время «отбрасывает нас от поиска»?.. И какие враги и оккультные силы ополчились против нашей экспедиции? Наверное, и сам произносящий тост не смог бы толком все это объяснить.

Но речь произнесена. Стаканы глухо стукнулись друг о друга. Надо было веселиться, а веселья-то как раз и не получалось.

Разговор не клеился. Шутки и остроты становились все тяжелее и бесцветнее. Даже водка и джин в тот вечер отлынивали от своих обязанностей опьянять, будоражить, веселить…

Странные сновидения

— Знаете, что мне сегодня приснилось? — неожиданно спросил Соломон и тут же с содроганием в голосе ответил на свой вопрос. — Видел я во сне пожар… Горела «шаловливая куропатка»!.. Я пытаюсь потушить, а она горит, горит, родимая…

Слова нашего пилота произвели на всех удручающее впечатление.

— Такой сон — не к добру перед вылетом, — немедленно заявил Педро — самый впечатлительный и суеверный в нашей компании. — Вот помню, однажды мне приснилось перед экспедицией…

Начал и замер на полуслове. Так мы и не узнали, какое ночное видение одолевало нашего приятеля и каковы были его недобрые последствия.

Расспрашивать не стали…

— Она горела в воздухе или на земле? — деловито и озабоченно обратился к Соломону Стефан.

Тот задумался.

— Огонь помню… Как пылает самолет — помню. Видел все, как наяву. А вот где точно это происходило — не знаю. Но раз я был не за штурвалом и пожар заметил вроде бы со стороны… Значит, наверное, трагедия случилась на земле?..

— Выходит, так, — согласился я.

— Уже легче, — с видом опытного толкователя снов заключил Стефан. — А не снилась ли тебе карта расположения «причалов корабля времени»? Напряги свою память.

Соломон, не задумываясь, кивнул:

— Снилась! И очень отчетливо.

Стефан и Педро многозначительно переглянулись.

— И мне она снилась, — обреченно признался Педро. — А еще — всякие ужасы… Какое-то подземелье, то жар, то холод… Вокруг — ужасные рожи. Деталей не помню, но то, что меня пытали и жгли на костре инквизиторы, — видел отчетливо. Здоровые такие, гады, откормленные…

Педро помедлил, словно вспоминая ночной кошмар.

— А одеты они были почему-то в черно-золотистые балахоны. Вместо дров они бросали в костер подо мной свернутые в рулоны карты. Много рулонов!..

Приятеля аж передернуло от жуткого сновидения.

— При этом инквизиторы кривлялись и орали: «Сам делал, сам и жарься на них, сатана! Вечно ходить тебе на том свете вверх ногами! Не тронь того, что неприкосновенно!..»

Педро взглянул на всех, словно ища сочувствия.

— За что они меня? Ну, разве я похож на сатану?

— Когда долго не бываешь в парикмахерской, в общем-то немного похож, — жестоко, но честно ответил Стефан и поинтересовался. — Ну, а видел себя сожженным? То есть пепел, золу, угли?.. Или что там после тебя осталось?..

Педро задумался.

— Да вроде бы нет… Огонь… Боль… Мучение мое и крики и хохот инквизиторов… На том все и закончилось.

— Уже легче, — снова тоном знатока сновидений произнес Стефан. — Гораздо хуже, если бы ты увидел свои сгоревшие останки…

— Значит, теперь, наяву, мне будет плохо, но не совсем? — с надеждой в голосе поинтересовался Педро.

Стефан ничего не ответил. Лишь тревожно взглянул на приятеля.

Грустная мысль, что мои соратники слегка свихнулись от чересчур усердной подготовки к экспедиции, все настойчивее волновала меня. Я еле сдержался, чтобы не влезть с ехидными замечаниями в их содержательный разговор о снах, и сохранил глубокомысленное молчание.

Двадцать пятое каприччио

И все же что-то надо было делать! Вырывать соратников из опасного плена мистики!

Но тут вдруг выяснилось, что ночной кошмар не обошел стороной и Стефана.

— Мне снилось, что я Паганини, — с легкой грустью заявил он и с виноватым видом оглядел соратников.

— От мании величия ты даже во сне не можешь избавиться, — не утерпел я.

— А что тут поделаешь? — развел руками Стефан. — Талант всегда тянется к таланту, даже во сне. И потом, не мы ведь выбираем сновидения, а они — нас.

— Ну, и что с тобой происходило? — заинтересовался Педро.

— То, что и должно происходить с великим музыкантом. Я играл на скрипке…

— Конечно, с оборванными струнами, — «подсказал» я.

— Может, и с оборванными… Весь сон подзабыл, и начало и конец, а вот некоторые детали прочно врезались в память, — охотно пояснил Стефан. — Виделся мне какой-то мрачный концертный зал. Я на сцене… Где это было?.. Может, даже в подземелье…

— Неужто в перевернутой пирамиде? — снова не утерпел я.

— Кто его знает? — не заметил моей иронии Стефан. — Вокруг темнота. Лишь несколько свечей горят. А публика орет: «Давай двадцать пятое каприччио!» Я им объясняю, что Никколо Паганини, то есть мной, написаны только двадцать четыре каприччио… А публика не слушает, продолжает орать: «Давай двадцать пятое!..» Представляете? И что им втемяшилось в башку? Почему требовали не написанное Паганини каприччио?..

На лице Стефана появились озабоченность и удивление.

— В общем, начинаю играть нечто невообразимое. Публика снова недовольна: «Прекрати импровизировать! Давай, как положено, по нотам! И без всяких выкрутасов!»

Кто-то выносит мне на сцену пюпитр. Смотрю, а на нем вместо листов с нотами… — наша карта с обозначением «причалов корабля времени». Чтобы не злить публику, снова начинаю играть… по знакам на карте. И не могу понять, как это происходит… Смычок, не подчиняясь моей руке, будто пляшет по единственной целой струне…

— Ты же говорил, не помнишь, были оборваны струны или нет, — заметил я.

— Атеперь вспомнил, — невозмутимо ответил Стефан. — Но весь ужас положения был в том, что я не мог завершить свое выступление.

Только подходил к концу странного каприччио, как скрипка и смычок, словно сами по себе, начинали его сначала, с первых нот.

При этом какой-то зловещий голос мне нашептывал: «Ты запутался во времени… Тебе уже не выбраться из временного лабиринта… Вечное тебе блуждание — без выхода. И играть… играть… играть…»

И все же они сбываются

— Кажется, надо отнять у вас карту, — перебил я Стефана. — Иначе окончательно свихнетесь.

— Бери… — поспешно согласился Педро и протянул мне свернутый рулон.

Но потом вдруг спохватился и с подозрением взглянул на меня:

— Кстати, а почему ты ничего не рассказываешь? Неужели ничего не снилось в эту ночь?

— Конечно, ничего! — бодро соврал я. — Это только на ваши неокрепшие души могут так повлиять всякие сказки, жуткие истории и кусок бумаги с рисунками. Спал спокойно, и никакая дрянь не вползала в мое сознание. Ни мальчика, ходящего на голове и руках, ни костров инквизиции, ни двадцать пятого каприччио Паганини…

— Как же, признается он! — усмехнулся Стефан и кивнул в мою сторону. — Выпускник советского юридического вуза. Да там ему постоянно вбивали в голову: ни во что не верить, кроме как в светлое коммунистическое будущее!

Приятель призадумался:

— А вот интересно, если бы гражданину Эс-Эс-Эс-Эр приснился коммунизм. В такой сон у вас разрешали верить?

Я ничего не ответил — лишь махнул рукой.

Не знаю, почему, но мне не хотелось признаваться, что проклятая карта с расположением фантастических «причалов корабля времени» привиделась и мне, только несколько с другими обозначениями.

Это был жутковатый сон.

Мой старший товарищ, который когда-то в Советском Союзе занимал такой высокий пост, что его портреты висели в кабинетах начальников и в красных уголках, их носили по улицам во время праздничных демонстраций, разговаривал со мной: тихо, но сурово. Кажется, грозил пальцем. Взгляд из-под стекол очков обдавал холодом. Хотелось вытянуться перед ним по струнке, но не было на это сил. Во сне казалось: он более могущественный, чем в реальной жизни.

После пробуждения я силился, но так и не смог вспомнить ни единого слова из сновидения. В памяти осталось только ощущение собственной вины, страха да злополучная карта. Но были на ней не пометки Педро, а рукой старшего товарища нарисованы ракеты, военные самолеты, танки, минные поля и почему-то — пивные ларьки.

Видно, приятели заподозрили мою неискренность.

И Стефан даже начал фантазировать, предполагая, какие же ночные кошмары я пытаюсь утаить от них. Но зазвонил телефон. Стефан ответил и тут же передал трубку Соломону. Лицо нашего славного пилота мгновенно вначале покраснело, а потом сделалось серым. Он не произнес ни одного внятного слова. Лишь угрюмое мычание да нетерпеливое переступание с ноги на ногу были его ответом невидимому собеседнику.

Не успел Соломон опустить телефонную трубку на рычаг, как Стефан, Педро и я уже почти обо всем догадались. Несмотря на случившееся, Педро окинул всех победоносным взглядом вернувшегося издалека к дикарям пророка.