Рувим Фраерман - Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца
Липы цвели и благоухали на заре его жизни, они цветут и благоухают теперь, в дни его счастья, пусть же цветут и благоухают и до самой могилы...
Глава пятая
МИЧМАН ВРАНГЕЛЬ
Лето быстро подходило к концу. Лимонно-желтые полосы все гуще вплетались в еще яркую зелень берез, липа уже начинала ронять бронзовый лист на дорожки садов и парков, зелень вязов редела, светлела и все сильнее просвечивалась солнцем.
Приближалась осень. По ночам легкие морозцы сковывали лужи и покрывали тонким стеклом берега рек и озер. Морозцы бодрили людей, делали все звуки громче и отчетливее. Казалось, что на быстро подвигающейся стройке шлюпа «Камчатка» особенно весело и звонко стучат топоры, а рубанки с особенно напористым визгом гонят кудрявую стружку.
Василий Михайлович по-прежнему не пропускал ни одного дня, чтобы не провести несколько часов на верфи.
Часто на палубе строящегося шлюпа собирались и его офицеры: лейтенанты Муравьев и Филатов, мичман Литке, Матюшкин, гардемарины братья Лутковские.
Головнин знакомил офицеров во всех подробностях с их будущим кораблем и старался возбудить в них интерес и любовь к нему.
Однажды на постройке появился и Мелехов. Он постарел, одряхлел, слегка сгорбился, но по-прежнему работал на той самой верфи, где строил когда-то «Диану».
Какими судьбами, друг Милий Терентьич, попал сюда? — спросил Головнин старого помора, обнимая его и целуя.
— А вот прослышал, что строите вы здесь шлюп, ну и приехал посмотреть, как у вас идут дела.
— Дела ничего, неплохие, — ответил Головнин.
А, конечно, отчего им быть плохими... — говорил Мелехов ревниво. — Фрегат-то ведь строится с основания, не так, как мы в те годы баржу на шлюп перешивали)
— Однако пойдем, старина, осматривать постройку, — весело предложил Василий Михайлович. — Если что не так — прямо скажи. Я рад буду каждому твоему слову.
Старик облазил все закоулки на судне.
— Все по закону, как полагается для морского судна. Добрый будет фрегат, — похвалил он.
Прощаясь, старик спохватился:
— Вот и запамятовал! Приходил к нам на верфь вчерась один морской офицерик молоденький, все спрашивал, думал, на наших стапелях строитесь... Дал ему ваш дом, только старый, дом Куркиной.
— Я и сейчас там стою, — отвечал Головнин. — А кто вы это мог быть и чего он хотел?
— Сказал свое фамилие, только не упомню. Знаю, однако, что нерусское. Из себя так не особо видный. А для чего вы ему, не сказывал.
Василия Михайловича нисколько не удивило это обстоятельство, ибо в последнее время не было отбоя от желавших отправиться с ним в кругосветное плавание.
Впрочем, на следующий же день все разъяснилось.
Едва хмурое осеннее петербургское утро заглянуло в окна спальни Василия Михайловича, как в комнату вошел, топоча сапогами, Тишка. Он так и остался при Василии Михайловиче» хотя Головнин много раз предлагал ему вернуться в Гульёнки, жениться, стать вольным хлебопашцем. Вольную он взял, но не мог уже расстаться ни с морем, ни с Василием Михайловичем.
— Ваше высокоблагородие, пора вставать! — сказал он громко, зычным голосом, словно стоял на вахте. — Там какой-то офицер давно дожидает.
— Фамилию он назвал?
— Назвал. Какая-то такая нерусская. Враль, что ли, или вроде того.
— Враль — и нерусская? — засмеялся Василий Михайлович. Он быстро встал, накинул халат и приказал звать гостя в кабинет.
Ранний гость вошел. Это был небольшого роста молодой офицер.
— Мичман флота барон Федор Врангель, Четырнадцатого флотского полуэкипажа. — отрекомендовался он.
Головнин подал ему руку, пригласил садиться, спросил:
— Чему имею честь быть обязанным вашему посещению? Молодой человек немного замялся, затем смущенно и робко проговорил:
— Я — барон Врангель...
— Я слышал, — отвечал Головнин с улыбкой.
— Мне один приятель сказывал за тайну, что вы идете в новое кругосветное плавание.
— Сие верно, — отвечал Головнин, — но никакой тайны в том нет, хотя я и не объявляю о сем на всех углах.
— Может статься, потому он так и сказал. Командир Ревельского порта, где стоит наша эскадра, ходатайствовал перед вами, чтобы вы взяли меня с собою в плавание. Я просил его превосходительство.
— Да, он ко мне относился, — подтвердил Василий Михайлович. — Но я отказал ему в сей просьбе, ибо беру с собою» только лично известных мне офицеров.
— Все ж таки я решил ходатайствовать лично перед вами... Может статься...
Проговорив эти слова, волнуясь и даже слегка заикаясь, юноша умолк.
— Почему вы так добиваетесь этого? — спросил Головнин.
— Я очень люблю море и путешествия, — просто и искренне отвечал юноша.
— Сего еще мало. Надо знать службу. На каком судне вы плаваете?
— На фрегате «Автропил».
— Сколько мне известно, вашей эскадре зимовка назначена в Свеаборге. Вы оттуда?
— Нет, я из Ревеля.
— Вас отпустили?
— Да... Впрочем, нет, - поспешил поправиться юноша, — Я...
— Так как же?
— Когда эскадра стала готовиться к выходу в Свеаборг, я съехал на берег и подал рапорт о болезни...
— Ну? А дальше?
— А дальше адмирал приказал доставить меня на фрегат здоровым или больным, но меня не нашли...
— Потом?
— Потом, когда эскадра ушла из Ревеля, я отыскал в гавани каботажное судно, которое пришло туда из Петербурга с грузом каменной плиты, и отправился на нем в столицу. Плавание продолжалось десять дней.
— Почему так долго?
— Погода была весьма бурная. Пустое судно прыгало, как пробка, не слушаясь руля.
— Вы знаете, что за самовольное покидание судна вы подлежите военно-морскому суду?
— Знаю, — отвечал Врангель. — Но я хочу в океан. Тут делать нечего.
— Ого! — ухмыльнулся Головнин. — Впрочем, это желание понятно для каждого моряка. Однако все же я вас взять с собою не могу.
— Я прошу вас, господин капитан второго ранга! — Юноша поднялся со стула, умоляюще сложив руки на груди.
Уже совершенно рассвело, и Головнин теперь хорошо видел, что перед ним стоит невзрачного вида молодой человек, лет двадцати — двадцати одного, с худым, истомленным лицом, с синяками под лихорадочно горевшими глазами, — видно, десятидневное плавание в порожнем паруснике было дело нелёгкое.
Головнину стало жалко юношу, и он спросил:
— Вы окончили Морской корпус?
— Да, господин капитан второго ранга, — снова заговорил мичман, продолжая прижимать руки к груди. — Прошу вас, возьмите меня! Я согласен итти простым матросом. Вы увидите скоро, что я буду вам полезен.
