Соленый ветер. Штурман дальнего плавания. Под парусами через океаны - Дмитрий Афанасьевич Лухманов
Надо было ответить любезностью за любезность, и я велел дать французу мешок угля, жестянку с галетами, бутылку коньяку и полсотни папирос.
Они никак не ожидали такой щедрости и были чрезвычайно обрадованы. После всяческих изъявлений благодарности, наилучших пожеланий и благословений, парень, передавший рыбу, нерешительно спросил:
— А скажите, пожалуйста, какой нации ваше судно? Ветра почти нет, флаг висит складками, и мы никак не можем его разобрать. Видим, что красный, а какие на нем знаки и какой он нации, никак догадаться не можем.
— Наше судно советское, принадлежит Союзу Советских Социалистических Республик, союзу, которым управляют такие же рабочие, как вы сами.
— Так вы что же… — нерешительно и конфузясь, спросил француз, — русские большевики, что ли?
— Они самые!
Француз пристально оглядел все лица наших ребят, густо унизавших борт, и разразился хохотом:
— Врете вы все! Насмехаетесь над нами! Разве большевики такие бывают?
— А какие же они бывают, по-вашему?
— Во-первых, — ответил парень не задумываясь, — они все с большими бородами, а во-вторых, они все у всех отбирают и никому ничего не дают.
Тут, в свою очередь, расхохотались мы. А преподаватель К. принес из штурманской рубки небольшой кормовой флаг и, свесив его за борт, показал рыбакам серп, молот, красную звезду.
Французы внимательно слушали и, не спуская глаз, смотрели на флаг. Затем, не говоря ни слова, взялись за весла и поплыли обратно на свой логгер.
Поверили они, что мы большевики или нет, осталось для нас неизвестным.
Тунец был громадный и вытянул на корабельных весах пятнадцать с половиной килограмм. Его хватило на ужин всему экипажу.
Надо думать, что встреча с русскими большевиками принесла французским рыбакам счастье, потому что в ту же ночь на палубу «Товарища» залетела первая летучая рыба. А с рассветом мы увидали целые рои этих рыбок-стрекоз, то там, то сям взлетавших над лилово-розовой поверхностью просыпавшегося океана. А ведь всякому моряку хорошо известно, что там, где летучие рыбы, там и тунцы, — эти громадные сине-черные с упругими быстрыми движениями рыбы, известные у нас только в консервах.
Летучие рыбы водятся в субтропических и тропических широтах всех океанов. Это замечательно изящное существо: мраморные узоры или пятна чудного цвета старого золота покрывают спину. Бока головы и тела бледно-красные и отливают сверкающим серебром. Нижняя часть тела розовая. На темном фоне больших грудных плавников выступают голубые линии, полосы и пятна, на сероватых спинных плавниках неясные бурые пятна, а по красному хвостовому плавнику идут полоски из синих точек. Величиной они бывают с небольшую, а иногда и с крупную селедку. Спасаясь от преследующих их хищных рыб, летучки энергичным ударом хвоста выпрыгивают вверх и, расправив громадные переливающие радугой грудные плавники, пролетают сто — сто двадцать метров и опять пропадают в волнах.
Летучая рыба — символ океанского простора, чужих, далеких, теплых морей, и английские моряки дальнего плавания называют себя, в отличие от каботажников, «моряками летучей рыбы».
Отныне экипаж «Товарища» получил право на это почетное звание.
Наш новый кот Блэки принес немало хлопот. Это было удивительно дикое животное, бешено-злое, и казалось, что он никогда не поддастся никакому приручению.
Часа через два после того, как я запер Блэки в ванне, мне вздумалось на него посмотреть. Кота там не оказалось. Дверь была заперта на ключ, иллюминатор задраен, было совершенно необъяснимо, куда он мог исчезнуть. Обшарив тщательно все углы, я нашел за ванной маленький вырез во внутренней деревянной обшивке каюты, — там, где из ванны выходила за борт отливная труба. Было очевидно, что Блэки пробрался в этот вырез и теперь находится где-то между наружной и внутренней обшивкой корабля. Достать его оттуда не было никакой возможности. Голоса он не подавал. Оставалось одно — не обращать на него внимания, но держать всегда около выреза немножко питья и пищи.
Прошло больше недели. Блэки аккуратно уничтожал поставляемую ему провизию, но в каютах не появлялся. Я махнул на него рукой. Надоест же ему когда-нибудь! И действительно, выйдя раз ночью в кают-компанию, я увидал Блэки, мирно спящим на столе под лампой на разложенной путевой карте. Я подошел к нему и осторожно протянул руку. Блэки не испугался. Я почесал ему за ухом, он замурлыкал, и когда я вернулся к себе в каюту, он, как ни в чем не бывало, последовал за мной, вспрыгнул на койку и улегся в ногах.
С тех пор всю его дикость и странности сняло как рукой, и он стал самым обыкновенным, милым и даже ласковым котом.
Я давно собирался снять со шлюпки фотографию «Товарища» под парусами, а кстати, и проделать маленькое учение: спуск шлюпки на воду на ходу судна. Но каждый раз что-нибудь мешало это сделать.
Наконец в субботу, 25 сентября, часа в три пополудни, когда я сидел у себя в каюте за чтением какой-то книжки, до меня донеслась с юта команда вахтенного начальника:
— Первая вахта на грота-брасы на левую! Реи в бакштаг левого галса!..
И через минуту:
— Пошел грота брасы!
Заулюлюкали патентованные блоки брасов, и в открытых иллюминаторах моей каюты, на которые раньше падала тень от парусов, заиграл яркий луч клонившегося к западу солнца. И тут мне сразу пришло в голову: «Борт и все паруса освещены солнцем, ходу меньше двух узлов, — вот самый подходящий момент снять „Товарища“».
Я взял «кодак» и вышел на палубу.
Команда и ученики лениво кончали субботнюю приборку, — кто чистил медь, кто обтягивал на шлюпках чехлы, кто швабрил палубу.
Я подошел к вахтенному помощнику и шепнул ему на ухо:
— Прикажите-ка спустить на воду подветренную дежурную шлюпку. Старшины не назначайте, я поеду сам и сфотографирую судно.
— Правую четверку к спуску! Четырех гребцов без старшины! — скомандовал вахтенный начальник.
Надо было видеть, как ожило и преобразилось судно. В надоевшую ежедневную рутину, в томительную субтропическую жару, в монотонный плеск крупных, но лениво катившихся ярко-синих волн ворвалась жизнь.
Ученики, знающие, что время от времени я неожиданно делаю тот или другой маневр или тревогу, бросились к шлюпке, как пассажиры при кораблекрушении. Подвахтенные, мирно стиравшие на баке белье, ринулись им помогать. Кто-то увидел у меня в руках «кодак».
— Капитан, капитан сам поедет, снимать будет… — пронеслось по судну.
— Трап! — крикнул кто-то.
— Не надо трапа, спускаться по талям! — скомандовал я.
Не прошло и пары минут, как всегда готовая дежурная шлюпка была спущена на воду, гребцы на местах; и я взялся за румпель.
— Отваливай!
Несколько дружных взмахов четырех длинных ясеневых весел и…
