Азиатская книга - Александр Михайлович Стесин
С тех пор утекло много талой ледниковой воды. Тшерин сделал успешную карьеру: не только гид, но и тренер по альпинизму. Преобразился и сам Намче-Базар, причем не только в плане туристической инфраструктуры. Теперь здесь есть начальная школа, похожая на те, что я видел в Гане; есть поликлиника и даже стоматологическая клиника. Есть здания в четыре и пять этажей. В 2015 году все это было разрушено землетрясением — и с тех пор заново отстроено. Если учесть, что все стройматериалы доставляются «вручную» — не карьерными самосвалами и не гусеничными вездеходами, а шерпами и их яками, можно сказать, что это поистине сизифов труд. Но на сей раз Сизиф победил.
5. Кхумджунг
Разговоры на тропе — несколько автоматические, бормотательно-отвлекательные, необязательные, но непрерывные, как музыкальный фон. Когда все пыхтят и отдуваются, перипатетических дискуссий о категориях бытия ожидать не приходится. Но можно послушать мотивирующую историю от Тшерина, пыхтящего заметно меньше других, несмотря на солидное брюшко. Главный герой истории — легендарный Палден Шерпа. Отступление: поскольку у шерпов никогда не было фамилий, при переписи населения Непала в эпоху правления короля Махендры им всем дали одну и ту же немудрящую «фамилию». С тех пор все шерпы — однофамильцы, к какому бы из восемнадцати кланов они ни принадлежали. Но вернемся к Палдену. Он прославился тем, что не взошел, а именно взбежал на Эверест и вернулся обратно в Катманду — в общей сложности за одиннадцать дней! У нас же пошел день пятый. Узкая горная тропа змеится между утесом и отвесным обрывом. Главное — поменьше смотреть вниз и побольше — вдаль, где маячит недосягаемый призрак Джомолунгмы. Одиннадцать дней, говорите?
Шерпы используют эту тропу для перегона яков на альпийское пастбище. Там их ждут питательные травы и мхи, а здесь — одни можжевеловые кусты. У шерпов можжевельник — главное благовоние для религиозных обрядов. «А вот у нас из можжевельника делают алкогольный напиток под названием джин», — сообщает Фред. «Алкогольный напиток? — переспрашивает Тшерин, вяло притворяясь, что впервые слышит о существовании джина. — Можжевеловое вино?» По тому, как он «удивляется», становится ясно, что эту ценную информацию он получает всякий раз, когда ведет группу белых людей сквозь можжевеловые заросли. «Нет, шерпы такого не пьют, мы любим чанг». Самогон из пшена или ячменя. «Интересно, — говорю я, — в Кении самогон из пшена называют „чанга“. Откуда такое сходство в названиях?» Про кенийскую чангу Тшерин, по-видимому, и вправду слышит впервые, но на сей раз он не делает удивленное лицо. Просто никак не реагирует.
Яки с их косматой шерстью и низко посаженными головами выглядят как привет из кайнозоя, эдакие мамонты от семейства полорогих. Странный, величественный вид живого ископаемого. Вокруг пасущихся яков вьются сторожевые собаки. Впрочем, вьются они и вокруг нас. Не сторожевые? Неужели бездомные? Откуда здесь, на этой высоте, берутся бездомные псы? Бывшие сторожевые? Бичи от семейства собачьих? «Их тут год от года все больше», — вздыхает Тшерин.
Внизу виднеются террасированные поля со всходами китайской капусты и огромный камень мани, издали похожий на расписной шатер. «Сколько лет назад был расписан этот камень, никто не знает. Может, двести, а может, и все пятьсот. Расписывают монахи, для них время течет по-другому. Но в наши дни постриг принимают все реже, молодежь, как правило, стремится не в монастырь, а в университет. Тоже хорошее дело, но и традиции важно соблюдать. А то некоторые уже и не помнят, с какой стороны положено обходить камень мани. Кстати, этот камень, который вы сейчас видите, самый большой в долине Кхумбу, а может, и во всем Непале. А вон тот чортен… Воон там. Видите?» И Тшерин показывает на белое сооружение, которое выглядит как нечто среднее между ступой и каменной юртой. Сверху — ступа, снизу — юрта. «Мы его называем чортен-баба». И правда: женщина в белом, подвенечном платье. Более того, на шпиле ступы нарисованы женские глаза! Голубые, с длинными ресницами.
Дальше — тропа через хвойный лес. На этих склонах жители деревни Кхумджунг проводят буддийский погребальный обряд. Лама выбирает наиболее благоприятное время и место для кремации. Прах смешивают с глиной и лепят из этой смеси небольшую скульптуру в виде чортена. Чортен из праха ставят на какое-нибудь подветренное место — чем ближе к вершине, тем лучше. Чтобы дух усопшего мог присматривать свысока за миром живых.
Вообще Кхумджунг — любопытный сплав древности и современности. Яки — единственное транспортное средство, и топят в основном ячьим навозом. Но в то же время есть солнечные батареи, в школах — интернет. Общеобразовательная школа — до восьмого класса. Вместо летних каникул — три месяца зимних (зимой поселок заваливает снегом, и до школы не добраться). Молодежь сидит в чатах, играет в видеоигры. Но сколько бы ни жаловался Тшерин на молодежь, забывающую традиции, эффект глобализации здесь малозаметен. С интернетом или без, все равно другая планета.
6. Монастырь Кхунде
«Здесь могут быть такие, которые много слушали религиозные наставления, но еще не осознали; и такие, кто, хотя и осознал, тем не менее недостаточно крепко их усвоил. Но все те, кто на практике освоил учения, называемые Руководствами, применив их, встретятся лицом к лицу с первоосновным Ясным светом и, минуя промежуточные состояния, обретут нерожденную дхармакаю через Великий вертикальный ппуть…» Монах в головном уборе, похожем на панковский ирокез, бормочет не то молитву, не то мантру, не то заклинание, и звук его обертонного горлового чтения обволакивает тебя, вводит в транс. Кажется, именно в этом суть, которую я не мог ухватить, штудируя буддологию Щербатского. И потому все мои попытки читать «Бардо тхедол» в преддверии поездки были бессмысленны. Если не слышать звук, никакого представления, даже самого поверхностного, не получишь; все равно что пересказ музыкального произведения. Главное — звук, вибрации, варган голосовых связок. Главное — присутствие.
