Игорь Фесуненко - Пост Леонардо
— Алло! Алло! Леонардо! Алло, Леонардо! Вас вызывает Диауарум! Как слышите? Прием! Алло, Леонардо! На связи — Диауарум! Перехожу на прием!
Он щелкает ключом, переключая рацию на прием. Сквозь треск и шумы откуда-то издалека, словно с другой планеты, выплывает знакомый голос:
— Вас слышим, Диауарум! Вас слышим! Алло, алло! На связи — пост Леонардо. Вас слышим хорошо. Что нового? Что нового? Как слышите? Прием!
Аруйаве удовлетворенно шурит глаз и окидывает утомленным и строгим взглядом робко толпящихся у входа в шалаш соплеменников. Вероятно, с таким же выражением снисходительного сочувствия к менее удачливым собратьям его отец и дед возвращались некогда в деревню после хорошей охоты, неся на плече тушки жирных макак. Насладившись минутой почтительного молчания, Аруйаве небрежным движением руки вновь переключает рацию и спокойно отвечает:
— Алло, алло, Леонардо! Вас слышим отлично. У нас все в порядке! У нас все в порядке! Вчера был дождь и ураган. Дождь и ураган! Сорвана крыша склада. Сорвана крыша склада! Затопило плантации кукурузы. Затопило плантации кукурузы! Кончается рис и фасоль! Кончается рис и фасоль! Если через неделю не будет прислано продовольствие, будет плохо. У детей суйа эпидемия коклюша! Эпидемия коклюша! Клаудио просит прислать лекарств. Нет лекарств. Дети болеют! Клаудио срочно просит лекарства! Кончаю, у нас все в порядке! У нас все отлично. Как слышите? Прием!
У них все отлично... Только кончился рис, затопило плантации, дети больны коклюшем и нет лекарств. А в остальном... Да, этот парень, можно было поручиться, не умрет от инфаркта. Клаудио молча улыбается, глядя на деловито прощающегося с Орландо Аруйаве. Улыбается так, будто разделяет оптимизм своего «премьер-министра».
Потом мы завтракали, обжигаясь «рис-фасолью». Галон, размахивая ложкой, рассказывал, как в позапрошлом году чукарамае, явившиеся с визитом вежливости к Клаудио, чуть не устроили тут, в Диауаруме, настоящую войну. Клаудио смущенно улыбался, уткнув глаза в миску. И нельзя было понять, как он относится к тому, что говорил Галон. И если подогретый привезенным нами виски Галон не преувеличивал, то эпизод сей вполне заслуживал включения в мой путевой дневник.
— Чукарамае прибили и съели поросенка. Думали, что он дикий, а он оказался из хозяйства Диауарума. Несколько журуна, которые помогают тут Клаудио, возмутились и устроили скандал. Сначала просто ругались. Потом детишки журуна закидали камнями мальчишку чукарамае, когда он залез на дерево в поисках плодов гойабы. Чукарамае начали мазаться черной краской, что означает объявление войны. Тогда в дело вмешался Клаудио. Он велел всем журуна успокоиться и прекратить подготовку к войне. И еще велел прислать к нему Кретире, вождя чукарамае. Кретире явился с группой своих воинов. Но Клаудио сказал, что будет разговаривать с ним одним. Кретире упрямился, но потом согласился. Он вошел в шалаш, где лежал Клаудио, и стал кричать: «Клаудио, ты мне не отец! Я тебя не боюсь, я тебя убью!» Потом сказал, что его племя самое сильное, что они никого не боятся, всех поубивают и сожгут Диауарум.
Клаудио, лежа в своем гамаке, дал ему выговориться до конца. Потом заговорил сам. Два часа никто не входил в хижину, где были Клаудио и Кретире. Два часа стояли, как часовые на посту, выкрашенные в черную краску воины чукарамае. Через два часа Клаудио и Кретире вышли наружу. Старый вождь плакал. Прощаясь, он обнял Клаудио и, прислонившись головой к голове, пообещал: «Чукарамае теперь будет хорошим. Чукарамае был совсем глупым».
— Ну что? Так все было или не так? — спрашивает Галон Клаудио, закончив свой рассказ. — Что ты ему сказал, этому старику?
Клаудио улыбается:
— Мы с ним побеседовали о философии Канта. На реке послышалось тарахтение мотора.
— Это Аруйаве, — говорит Клаудио. — Я велел ему подготовить лодку. Надеюсь, вы не откажетесь съездить к суйа?
К моему величайшему удовольствию, Галон отказывается, предпочтя рыбалку. И слава богу: Галон — отличный парень и хороший товарищ, но уж больно говорлив. И если бы он отправился с нами, вместо серьезного разговора с Клаудио, на который я рассчитывал, поездка превратилась бы в веселый дружеский пикник, орошенный виски, свежими анекдотами и нескончаемой светской болтовней. Прощаясь, я с благодарностью пожимаю руку Галону и Арналдо и желаю им счастливой ловли. На ее успешный исход можно надеяться прежде всего потому, что Клаудио откомандировал с ними одного понимающего в этом деле журуна.
Распрощавшись с рыболовами, мы с Клаудио идем к берегу, балансируя на острых камнях, забираемся в лодку к Аруйаве, едва не зачерпнув воды, и тут же отчаливаем.
Аруйаве сразу же выходит на середину реки, и я могу оглядеться и вдохнуть полной грудью посвежевший влажный воздух Шингу. В этом месте она достигает метров трехсот ширины. Соломенные крыши и тяжелые кроны манговых деревьев Диауарума быстро отодвигаются вдаль. Мы идем вдоль левого берега, где раскинулись, насколько хватает глаз, ослепительные пляжи: нескончаемые километры девственного песка, и я с ужасом вспоминаю о моих сочинских отпусках, о мучительных поисках квадратного метра грязной гальки, на который, кроме себя и супруги, нужно пристроить еще сумку с провизией, о душераздирающих «ландышах», несущихся из громкоговорителей, и о заботливых дежурных, не выпускающих купальщиков в море далее прижавшейся к берегу линии буйков.
Противоположный берег Шингу куда менее приветлив. Там к самой воде подступает двухэтажная сельва: фантасмагорическое сплетение стволов, лиан, ветвей. Кое-где виднеются упавшие и гниющие деревья-гиганты, повисшие на молодняке. Верхний «этаж» образуют могучие кроны, вздымающиеся иногда метров до тридцати-сорока. Это «жатоба», «ипё», «пиндайба», «ланди». Под ними тянутся к солнцу более низкорослые деревья. А у самой поверхности земли вообще ничего невозможно понять: там царит какое-то неуемное буйство кустарника, воздушных корней лиан, ползущих по стволам лишайников и каких-то паразитирующих побегов. Там даже нет берега в обычном понимании этого слова: лес входит в реку, река заливает лес, деревья торчат прямо из воды, гнилые ветви топляка вздымают над поверхностью свои черные ветви, словно руки, взывающие о пощаде.
Я говорю Клаудио о том, что в одном из наших географических сборников был напечатан когда-то рассказ о человеке, сумевшем пройти всю Амазонию с севера на юг. От Амазонки до Гойании. Это был сборщик каучука, бежавший в годы второй мировой войны от неминуемой смерти, которая была суждена всем «серингейро», завербованным и направленным в амазонскую сельву на добычу каучука. Грандиозное предприятие, задуманное Фордом, должно было обеспечить американскую автомобильную промышленность резиной после того, как немецкие подводные лодки перерезали атлантические коммуникации, связывающие США с азиатскими плантациями каучуконосов.
