Мэрри Оттен - Чародеи с Явы
Хотя должность дукуна переходит от отца к сыну, шаманизм сохранился лишь в упрощённом виде. Мистическое таинство постепенно превращается в сеанс одержимости, а то и просто в фольклорный спектакль, воскресное развлечение. Прежде колдун отправлялся с открытыми глазами в потусторонний мир, чтобы рассказать затем общине обо всём виденном. Сам он не впадал полностью в одержимость. Транс был призван помочь ему возвыситься до божественного. Транс означал, что шаман как бы умер, он больше не танцует, его душа отправилась в долгий путь. Если в рамках какой-то культуры состояние транса считается самоцелью, а не способом достижения экстаза, это означает, что идея таинства утеряна.
Шаманством могли заниматься только очень сильные личности, дукуном не становился первый встречный. Ведь транс был лишь одним из элементов сложного ритуала.
Зато одержимость доступна каждому. В отдельных культурах, не знавших шаманства, например в большей части Африки, практиковался только транс. И тот факт, что общества, не знавшие шаманизма, не стали колыбелью более разработанных религий, на наш взгляд, не случаен. Там, где зародились индуизм, бyддизм, христианство и ислам, уже существовал мощный мистический фермент — шаманизм. Эти религии укоренились на символах, свойственных миру шаманов. Оставалось только обобщить их в систему. Так, в Индии на основе древнего шаманизма развилась спиритуалистская техника йога. Древняя техника экстаза отличалась от религиозного культа тем, что она не позволяла поддерживать длительный контакт с миром божественного. В самом деле, ведь шаман познает высшее откровение лишь на короткое мгновение. С течением времени там, где древний мистический опыт вливался в развитую религиозную систему, он приобретал новые формы. Там же, где по географическим причинам или в силу культурных особенностей шаманизм оставался вне рамок религиозной эволюции, он постепенно вырождался, становясь подобием магии и колдовства. Неординарные способности шамана теряли смысл божественного откровения, все более уподобляясь искусству факира.
В Индонезии шаманизм столкнулся с новыми религиозными веяниями. В Сунде, на Центральной Яве, в Аче и на севере Суматры он принял формы, пришедшие из Индии и Аравии. В результате родилось своеобразное индонезийское религиозное мышление. При этом интересно отметить, что от индуизма, буддизма и ислама индонезийцы заимствовали главным образом не догму, а мистический опыт индусов и арабов.
ГЛАВА VI
ВОЛШЕБНАЯ ОХОТА НА КАБАНОВ
Шаманизм и все с ним связанное имеют прямое отношение не только к жречеству, но и к будничной жизни.
Перед лицом враждебной природы, неохотно расстающейся со своими богатствами, человеку первобытного общества надо было прежде всего выжить. Это было тем более сложно, что эволюция орудий труда и охоты происходила очень медленно. Чтобы помочь себе в рыбной ловле и преследовании зверя, человек обращался зя помощью к высшим силам — через посредство магии.
В новейшее время, с появлением в Индонезии огнестрельного оружия, ситуация изменилась. Взаимоотношения человека с природой упростились. Колдовство как обязательный ритуал перед началом охоты или выходом на рыбную ловлю начало забываться. Сейчас только ритуальные церемонии типа бенджанга позволяют наблюдать чародейство, которое прежде считалось подспорьем человека в ежедневной борьбе за существование.
Наша группа пыталась найти в Индонезии следы «практического» шаманизма. Для этого, будучи в горах Сунды, мы организовали «волшебную охоту» на кабанов.
Знакомые сунданцы, с которыми у нас завязались тёплые, дружеские отношения, говорили, что такой охоты не устраивалось уже лет сорок; они предупреждали, что нам придётся преследовать зверей по всей округе и кое-где даже рубить лес. Было ясно, что без разрешения префекта — «бупати» не обойтись. Охота, таким образом, приобрела официальный характер.
Губернатор провинции выделил в наше распоряжение свой джип, а «лурах» — глава деревни — велел разыскать колдуна, знатока волшебной охоты, «малима». В районе были известны несколько стариков малимов, наделённых, как утверждали, поразительными способностями. Однако, когда дошло до дела, оказалось, что по большей части они успели умереть, а оставшиеся слишком дряхлы. Сунданцы-помощники знали о технике ворожбы лишь понаслышке, и их не меньше нашего разбирало любопытство. Прошло несколько дней, прежде чем мы нашли малима. Им оказался нищий горец, лет шестидесяти от роду, худой, убелённый сединами, но с необыкновенно живыми карими глазами. Голову его венчал тотопонг, что говорило о принадлежности к сословию сунданских дукунов и далангов. Он согласился возглавить охоту, взяв на себя всю ответственность, так что неудача грозила ему существенными неприятностями.
Малим выбрал себе помощника и пять-шесть охотников для основной группы, попросив у нас аванс в счёт обещанного вознаграждения. Крестьяне не могли просто так бросить свои поля и пойти охотиться; потерянное время надо было компенсировать. Поэтому по мере развёртывания операции нам приходилось кормить все больше людей и вопросы снабжения приобретали все более острый характер.
Перед тем как приступить к ворожбе, малим на три дня заперся в доме для поста. Всякий акт волшебства требует предварительного очищения. На четвёртый день малим вышел к народу и собрал помощников для ритуальной молитвы.
Сунданцы не мыслят сколько-нибудь значительное начинание без церемонии приношения; вот и сейчас в большой кубок положили кофе, яйца, бананы, кокосовые орехи и кусочки пищи, которой охотники будут питаться в горах.
Итак, малим читал молитвы, а охотники, подняв к груди ладони, вторили ему дружными возгласами «амин». Это продолжалось четверть часа, после чего колдун разбил охотников на несколько групп — им надлежало прочесать горы и установить местонахождение кабанов.
Глава деревни между тем распорядился построить несколько «гедеков» — бамбуковых изгородей, соединённых друг с другом. Когда малим усыпит кабанов, их окружат сплошной изгородью, не давая уйти. Всего в операции приняли участие жители четырнадцати деревень, фактически вся округа. Помимо нанятых охотников группа молодых парней вызвалась добровольно нам помогать.
Чтобы не пропустить подготовительную стадию, нам тоже пришлось переселиться в горы, в глухое селеньице на границе рисовых полей, у кромки леса.
По мере того как мы поднимались, рис уступал место маниоковым полям. Затем пошло редколесье: карликовые хвойные деревца, хилые бананы, кустарник, ползучие растения. Деревья на склонах вулканов не успевают подрасти — их пожирает очередное извержение. В этих низких зарослях и водятся дикие кабаны, небольшие звери (максимум полметра до холки), но с острыми зубами, а иногда и с короткими клыками.
