Джозайя Флинт - Хобо в России
Я пересек Черное море, проплыв от Севастополя до Батума, и присоединился к остальным в Тифлисе. На пароходе находились двое из англичан. Однажды вечером мы расположились в курительном салоне. Англичане беседовали друг с другом с подчеркнутым британским акцентом; я невольно слышал некоторые фразы и лишь пытался не замечать сквозившую в их словах убежденность в том, что Британия «владеет миром». Один из британцев решил, что я — русский шпион. Он поглядывал на меня так, словно я не имел никакого права находиться на корабле, который имел честь везти его особу. Беседуя со своим другом, он также отпускал пренебрежительные замечания в мой адрес. Позднее я узнал, что этот англичанин представлял лондонский «Стандарт». Он написал в свою газету несколько писем о поездке и как-то попытался даже отправить сообщение об интервью, взятом газетными корреспондентами у Куропаткина в Ашхабаде. Мне говорили, что лишь немногие его статьи дошли до Лондона. Редко мне приходилось встречать человека, который относился бы ко всему и вся с такой подозрительностью.
Куропаткин принял нас в Ашхабаде, российском административном центре. Не знаю, как генерал выглядел и действовал во время русско-японской войны, но в Ашхабаде он во всем казался бравым солдатом. Я намеренно употребляю слово бравым, у него были глаза сыщика, самообладание шефа сыскной службы и сложение человека, способного вынести куда больше трудностей, чем предполагала ловко сидящая на нем генеральская форма. Со времен японской войны ходят слухи, что Куропаткин вор — или взяточник, если это звучит более приемлемо. Некоторые утверждают, что на войне он заработал пять миллионов рублей. Но то, что говорят некоторые люди в России и, с сожалением должен заметить, также вне ее (по крайней мере, в сообщениях для американских газет) — не более чем сплетни. К счастью, русские понимают, что такое сплетни, и попросту отмахиваются от них. К несчастью для читателей американских газет, отдельные корреспонденты не прилагают ни малейших усилий, чтобы отличить сплетни от фактов.
Наша партия провела в общей сложности семнадцать дней в вотчине Куропаткина или в Транс-Каспии, как официально называется эта область. Мы проживали в особом поезде и останавливались в различных примечательных местах на несколько часов или же, если того требовали обстоятельства, оставались там на ночь. Поездом «командовал» полковник. Дипломатической стороной путешествия ведал представитель министерства иностранных дел, приписанный к штабу Куропаткина.
Благодаря усилиям многочисленных путешественников и писателей, включая и нашего соотечественника, военного корреспондента Мак-Гахана[30], Транс-Каспий больше не является той terra incognita, какой был лет сорок-пятьдесят назад. Поэтому мне, лишь мельком посетившему эти места, следует ограничиться только простым перечислением: наша партия проехала из Красноводска в Самарканд и обратно; мы побывали в Геок-Тепе, Мерве, Бухаре и на реке Оксус[31]. В 1897 году Геок-Тепе представлял собой развалины, оставленные Скобелевым и Куропаткиным, чьи войска уничтожили свыше двадцати тысяч туркоманов[32] — мужчин, женщин и детей. Осада этого форта продолжалась целый месяц, хотя у туркоманов имелись лишь устаревшие средства обороны. Еще до завершения российской кампании Скобелеву пришлось начать строительство нынешней Транскаспийской магистрали, которая должна была обеспечить припасами его войска. Куропаткин служил при нем начальником штаба. Они отправились на войну с туземцами, лелея мысль, что одна решительная взбучка навсегда научит туркоманов повиновению. Резня в Геок-Тепе оказалась весьма наглядной; сегодняшние туркоманы — народ недалекий и останутся покорны по крайней мере до тех пор, покуда русские будут в состоянии производить на них устрашающее впечатление. Скобелев давно умер, а Куропаткин, другой «мясник», как его называют, пребывает в опале.
Я неоднократно встречался с этим военным и беседовал с ним; наиболее любопытный эпизод имел место в Ашхабаде во время религиозной службы под открытым небом, в день святого Георгия. Молебен проводился ранним утром, однако мужчины из нашей группы должны были явиться на службу во фраках. Детали церемонии были обычны для греческой православной церкви и представляли интерес разве что для тех, кто никогда раньше не присутствовал на таких молениях. Меня же гораздо больше заинтересовал низкорослый, плотный генерал, стоявший с непокрытой головой на ковре, поблизости от священников. Целый час Куропаткин простоял по стойке «смирно», не дрогнув, насколько я мог видеть, ни единым мускулом. Я решил (и с тех пор придерживался этого мнения), что он одарен невероятной настойчивостью — что только подтверждается упорством, с каким он отступал в Манчжурии.
Наиболее содержательная беседа с Куропаткиным состоялась однажды утром, когда трех корреспондентов, включая и меня, вызвали в правительственное здание в Ашхабаде, где для нас был устроен официальный прием. Генерал сидел за большим письменным столом, заваленным брошюрами и документами. Нам, журналистам, предложили расположиться на стульях. Слева от нас стоял переводчик (Куропаткин не говорил ни по-английски, ни по-немецки).
Сообщив нам кое-какие сведения о российской оккупации Транс-Каспия, Куропаткин продолжал:
— Я хочу, чтобы вы знали: наши намерения являются в высшей степени мирными. Земель у нас достаточно. Мы стремимся облагородить наши владения. По всей российской Центральной Азии можно путешествовать без оружия.
Я подумал о Геок-Тепе. Несомненно, Куропаткин считал, что эта бойня навечно усмирила туземцев.
— Мы стремимся к экономическому миру и процветанию.
Так он заключил свою речь, переданную нам переводчиком. Говорил ли он правду? Никто из корреспондентов не смог бы ответить на этот вопрос.
Мне показалось, что генерал пытался поведать нам официальную версию предполагаемой правды и что, выказав способности мясника, он гордился теперь своими достижениями в роли военного администратора. С тех пор мне нередко приходило в голову, что если бы с Филиппинами решили разделаться быстро[33], в российском стиле, Куропаткин сумел бы отлично справиться.
Без титулов, просто как человек, он мне одновременно и нравился, и отталкивал.
Я спросил, помнит ли он Мак-Гахана, американского военного корреспондента. Генерал бросил на меня внимательный взгляд, точно все еще слушал молебен в день святого Георгия, и сказал: «Мне приятно слышать, что вы упоминаете это имя. Я хорошо его знал».
