Дервла Мерфи - Девственная земля
Наконец мы взлетели. Я совсем не нервничала: ведь пилоты и инженеры непальской авиакомпании за последние восемь лет установили рекорд безопасности полетов, которому может позавидовать любая более опытная и организованная авиакомпания, — и это в стране, где опасность полета особенно велика из-за высоких пиков, предательских ущелий, неустойчивой погоды и слабого технического оборудования.
В это время года Гималаи скрыты тучами, и наш тридцатипятиминутный полет прошел довольно спокойно. Я смотрела в окно, одолеваемая желанием побродить по этим хребтам двух-трехкилометровой высоты, дразняще проплывавшим внизу. Но в мае такой поход был бы труден, так как широкие каменистые русла рек превратились в ложе для пересыхающих ручейков, а террасированные склоны гор — в сухие коричневатые уступы, оживляемые лишь зеленью лесов, покрывающих вершины хребтов. Лишь на возвышенностях виднелись разбросанные среди кукурузных полей деревушки, и на многие мили тянулся запутанный узор вьющихся вдоль гор тропинок.
Мы мягко приземлились на широкой равнине Покхары, вышли из самолета и тут же оказались в толпе непальцев, среди которых бросались в глаза пять высоких американцев. Они пробирались сквозь толпу к своему послу и его жене. По полю бегали чумазые, любопытные, смеющиеся дети и энергично проталкивались работающие локтями босые пассажиры, которые стремились, не дожидаясь разгрузки багажа, попасть в наш самолет, готовящийся к рейсу в Бхайраву. Нас сразу же окружили напористые носильщики (преимущественно женщины в ярких лохмотьях и тяжелых звенящих украшениях) и огромное количество любопытствующих местных жителей, из которых мало кто когда-либо летал, или собирался лететь, или вообще имел отношение к пассажирам и багажу. Как только я выбралась из толпы, возле меня оказался молодой полицейский в мятой форме цвета хаки с огромной регистрационной книгой, в которой все прибывшие иностранцы должны оставлять сведения о себе.
Пока я заполняла регистрационную книгу, ко мне подошел высокий худой тибетец, одетый по-европейски. Он тепло поздоровался со мной. Мешая тибетские и английские слова, он представился как Амдо Кесанг — владелец отеля «Аннапурна», нового одноэтажного строения в тибетском стиле на холме в сотне ярдов от летного поля. Около ворот весело развевались молитвенные флажки. Хотя это заведение вряд ли можно назвать отелем в нашем понимании, ненавязчивое тибетское дружелюбие более чем компенсирует некоторые неудобства.
Затем Амто Кесанг представил мне своего двоюродного брата Чимбу, уроженца Лхасы, торговца. Он несколько лет прожил в Индии и свободно говорил на китайском, хинди, непали и довольно неплохо по-английски. Теперь Чимба — переводчик и «старшой» в лагере беженцев в Покхаре. Я с облегчением вручила ему медикаменты и отправилась пить чай с Косангом.
Вернувшись минут через двадцать, Чимба познакомил меня с миссис Кэй Уэбб, удивительно жизнерадостной и изобретательной английской старой леди, которая с прошлого декабря несла ответственность за состояние здоровья тибетцев. Три года Кэй проработала в индийском штате Майсур фельдшером в поселении, где жили тысячи тибетцев. У нее нет медицинского образования, не считая курсов Красного Креста, и в какой-то степени именно поэтому она приносит здесь больше пользы. Медицинские знания лишь помешали бы применению тех импровизированных средств, которые часто являются единственно результативными в таких местах, как Покхара.
Дорога через общинное пастбище к деревне Парди, вытянувшейся вереницей деревянных, кирпичных и глинобитных домов вдоль западной части аэродрома, заняла не более десяти минут. Кэй живет на окраине деревни в двухкомнатном, крытом соломой домике с деревянной расшатанной лестницей и неровным земляным полом. В доме водятся крысы. Комната на первом этаже превращена в амбулаторию. На втором этаже Кэй опит и готовит на керосинке еду.
Не прошло и пятнадцати минут, как примчался Чимба и сообщил, что американский посол с женой хотели бы осмотреть лагерь. Мы заторопились по ухабистой деревенской «улице» к другому участку общинной земли, где около пятисот тибетцев разных возрастов жили в лагере с прошлой зимы, когда они пришли из самой северной части непальского дистрикта Долпа. Большинство из них принадлежат к племенам кочевников, которые пасут овец и яков в районе непало-тибетской границы и не признают никакой дисциплины или контроля. Правда, в известных пределах они принимают авторитет его святейшества, однако и политическое и религиозное влияние Поталы было номинальным. В Катманду ходит множество рассказов о своеволии тибетцев — в различных версиях в зависимости от религиозных, политических, социальных или личных пристрастий рассказчика. Выявить из этих рассказов правду практически невозможно. Думаю, не будет ошибкой, если я скажу, что тибетский беженец в Непале заметно самостоятельнее своего соотечественника в Индии.
В настоящее время тибетцы еженедельно получают здесь паек из американских продуктов — зерно, хлопковое масло и сухое молоко. Живут они в ста двадцати рваных полотняных палатках, но мы надеемся обеспечить их лучшим жилищем до начала муссонов в середине июня.
Во время осмотра лагеря я сделала неожиданную покупку. Когда мы шли между палатками, существо, лежавшее на ладони одного тибетца, очень маленькое, очень черное и очень голосистое, привлекло мое внимание. Пронзительный писк притянул меня как магнит, и через минуту сделка состоялась Мне предложили двенадцатидневного щенка тибетской дворняжки за десять с половиной шиллингов. Интересно, что сказали бы астрологи, узнав, что щенок родился в тот самый день, когда я приехала в Непал?
Только Пенджунг, руководитель лагеря, пригласил нас выпить чаю в его палатке, как разразилась гроза. Сопровождавшие посла Стеббинса американцы решили, что лучше немедленно отвезти его с супругой в относительно комфортабельный центр «Корпуса мира»[37] в Покхаре в четырех милях от лагеря. Пенджунг торопливо достал два белых шарфа и возложил их на Стеббинсов до того, как прибыл джип туристского департамента и увез гостей.
Кэй и я выпили чаю с Пенджунгом, его женой и четырьмя дочерьми. Дождь лил потоками как снаружи, так и внутри прохудившейся палатки, где мы сидели, поджав под себя ноги, на грязной бамбуковой циновке. Возле нас бродили цыплята. Жена Пенджунга непрерывно кашляла, а в углу плакал больной дизентерией грудной ребенок. Однако тибетцы никогда не поддаются унынию.
Когда ливень на время стих, мы пошли по щиколотку в грязи по скользкой дороге обратно в деревню. Там мы увидели заглохший джип, возле которого отчаянно хлопотали два молодых американца, в то время как счастливые и радостные Стеббинсы сидели на деревянных скамейках в базарной лавке. (Их счастливый вид в тот момент казался блестящим примером дипломатического поведения, но, как я позже узнала, оба они действительно находили удовольствие в такого рода происшествиях.) Кэй тут же пригласила их к себе в комнату, где под завывание ветра, раскаты грома и шум дождя мы проговорили до семи часов, пока не стало ясно, что джип совершенно вышел из строя. Положение спасало то, что Стеббинсы легко приспосабливаются к окружающим условиям, искренне любят Непал, где прожили уже семь лет. Поэтому они легко смирились с тем, что придется поужинать и переночевать в «Аннапурне». Когда к нам присоединились четверо смущенных парней, Кесанг устроил роскошный банкет по-тибетски, изумив всех, так как в это время года в долине ощущается нехватка продуктов — их приходится бо́льшей частью ввозить из Индии. К концу мы совсем развеселились, взбодрившись посольским джинам, непальской ракши, тибетским чангом[38] и ирландским виски. Это сочетание, по всей вероятности, приведет к весьма своеобразному похмелью.
