Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

Майор гвардии Буссе приветствовал Невельского. Он был разочарован: в этом маленьком сухощавом замухрышке, на котором потрепанный морской длинный сюртук, с давно потемневшими эполетами и почти черными пуговицами, трудно было признать могущественного «джангина», царившего над десятком туземных племен и заставлявшего их повиноваться одним своим именем.

Взглянув сощуренными глазами на петербургского щего­ля, рапортовавшего о прибытии с десантом, Невельской до­садливо отмахнулся и сказал:

– Поговорим потом, дома, – и повернул обратно.

За ним побежали сидевшие до сих пор на песке Петров­ской кошки гиляки.

– Тунгусы? – поморщился на их шкуры Буссе.

– Местные гиляки.

– Как, однако, они у вас бесцеремонны!

– Вы для них диво-дивное, как же им не гнаться за вами! – насмешливо сказал, блеснув глазами, Невельской.

Действительно, на фоне этой почти пустынной кошки и ее нескольких жалких бревенчатых домишек фигура «паркетного петербургского шаркуна» казалась странной даже и не для гиляков.

Компания продолжала шумно развлекаться, из дома раз­носился рыкающий по-львиному бас отца Гавриила, рокот ги­тары и звонкий женский смех.

«Что это у них за матросское веселье?» – брезгливо по­жал плечами Буссе, входя в распахнутую Невельским дверь.

Навстречу с приветливой улыбкой шла Екатерина Ива­новна, протягивая гостю руку. По комнате, заставленной не­крашеными разнокалиберными стульями и табуретами, распространился аромат дорогих духов и помады.

«Хороша!» – оценил про себя хозяйку Буссе, давая та­кую же оценку и другой даме, Бачмановой.

Оставив Буссе с дамами, Невельской отправился на ко­рабль, тем самым предупредив явку к нему капитана Фуругельма, повидался с приехавшим в состав экспедиции дельным и мрачным лейтенантом Рудановским, осмотрел команду и получил подробную справку о пришедшем на корабле грузе.

Вернулся он поздно ночью, когда все, кроме Екатерины Ивановны, занимавшей гостя, уже спали. Прошел к себе в ка­бинет, попросил подать туда чай и пригласил Буссе.

– Ну-с, Николай Васильевич, а теперь поговорим.

– Десант, который я доставил, состоит...

– Я все это, знаю. Меня интересует другое: что мы с ва­ми будем делать дальше? – Он насмешливо посмотрел на вылощенного гвардейца.

– Мои инструкции, – доложил Буссе, – таковы: свести на берег десант, сдать его вам, разгрузить корабль и поспе­шить в Петропавловск.

– А как поступать дальше нам?

Буссе смутился:

– Вы просите совета?

– Нет, просто обоснованного мнения, а не инструкций.

– Дальше погрузите десант и запасы на зиму на другой корабль уже вы – сюда придет корабль «Константин» или «Иртыш» – и под начальством привезенного мной лейтенан­та Рудановского займете пост на западном берегу Сахалина, Занимать Аниву запрещено.

– А вы – Геннадий Иванович глубоко затянулся по­следней затяжкой и окружил себя синевато-серыми облака­ми трубочного табака.

– Я, по предписанию, возвращаюсь немедленно по раз­грузке «Николая» в Аян, затем в Иркутск, и дальше – на спешную ревизию казачьего полка – в Якутск...

– Не выходит, Николай Васильевич, – выбивая трубку, спокойно сказал Геннадий Иванович. – Команду разгружать здесь некуда и незачем: через два месяца опять придется нагружаться, а тогда уж мешать будут сильные ветры. Да и устраиваться на новом месте не время. Те же бури. Тогда до зимы люди не обживутся и с непривычки начнут хворать... Я думаю иначе.

Буссе слушал и не верил ушам.

– Я думаю так, – продолжал Геннадий Иванович, – по­слезавтра снимаемся с якоря и плывем с вами в Аян. Там я вытяну от Кашеварова все его продовольствие, доставлен­ное вами довольно для Сахалина, но не довольно для всех постов экспедиции... Вы вот, такой рьяный исполнитель инст­рукций, привезли около ста человек команды, а второго офи­цера и доктора не догадались!

Буссе часто заморгал и подумал: «Наверное, Рудановский наябедничал». Замечание пришлось не в бровь, а в глаз, так как Буссе сам отказался от доктора – ради экономии.

– Ну, так вот, из Аяна прямо с вами и пойдем занимать Аниву! – И, видя, что Буссе растерялся, добавил: – У вас для десанта только один офицер – лейтенант Рудановский, а по уставу полагается не менее двух. У меня лишнего офи­цера нет.

– У меня, – возразил Буссе, – предписание генерал-гу­бернатора, я не могу...

– Начальник здесь я. Я и ответствен за свои действия. – Невельской встал, прошелся по комнате, взглянул на часы, потом на смущенного Буссе и со словами: – Как поздно! Я вас задержал, прошу прощения, – протянул руку.

«Пусть очухается, завтра договорим», – подумал он и вслух сказал:

– Я провожу вас до шлюпки.

Качаясь на мягкой волне бухты, Буссе кипел негодовани­ем. Его возмущало все: и то, что пришлось проститься с весе­лой зимой в Иркутске, где он рассчитывал красоваться перед дамами, ухаживать за миловидной генерал-губернаторшей, французить, дирижировать танцами, и вдруг... Сахалин... ай­ны... черт знает что!.. И как он противен, этот Невельской: опустился, неряшлив, запанибрата со всей своей опростив­шейся до глубокого мещанства бандой, чуть не матросней, брр... «Муравьев надул», – решил он и пожалел, что попался и соблазнился карьерой. «Вы понимаете, Николай Василье­вич, – вспомнил он слова Муравьева, – что через год вы – полковник, а через два – генерал и начальник области в два раза больше Франции». Вот тебе и Франция!

– Вы поздно вернулись и плохо спали? – спросил утром капитан «Николая» Фуругельм, каюта которого была рядом. – Я слышал, как вы ворочались с боку на бок и вздыхали.

– Завтра снимаемся, – не отвечая на вопрос, сказал Буссе, на всякий случай не сообщая о своей сахалинской командировке: авось «пронесет».

Но, увы, не пронесло...

Вечером 20 сентября при легком ветерке «Николай» уже подходил к Тамари-Анива. Из поселения не доносилось ника­ких звуков, но бегавшие по берегу и на возвышениях огни выдавали происшедший переполох. Часа через два беготня пре­кратилась. Спят или что-нибудь замышляют? Зарядили на всякий случай пушки картечью, поставили усиленный караул.

Яркое утро представило селение Тамари как только могло лучше: глубокий темно-синий залив отражал рассыпанные в беспорядке по возвышенному берегу веселые домики и ка­кие-то неприглядные длинные сараи. На высоком восточном мысу, окруженный небольшими строениями, высился японский храм.

– Царит! – подмигнул Невельской Бошняку, случайно подхваченному им по пути, и указал рукой на храм.

Шлюпка причалила к берегу.

– Батарейка? – спросил понимающе Бошняк.

Невельской утвердительно кивнул.

– Я думаю, не лучше ли та сторона? – вмешался Буссе.