Генри Мортон - От Каира до Стамбула: Путешествие по Ближнему Востоку

— Помню, однажды, — рассказал доктор, — мне пришлось пойти к шейху и сказать ему, что если я не смогу осмотреть его жену, то она может умереть. «Хорошо, — ответил он. — Но как только она выздоровеет, я с ней сразу же разведусь». И так и сделал!

— Как вам аборигены? — спросил я.

— Они… первобытные люди. Если антрополог изучает первобытного человека, ему не нужно откапывать из земли черепа, которым тысячи лет, — нужно просто приехать в оазис и посмотреть на живых. Все обычаи и верования Древнего Египта, теряющиеся в глубине веков, здесь сохранены, и каждому практикующему врачу, попавшему сюда, приходится столкнуться с колдовством.

В круге света, отбрасываемого лампой, появилась весьма жеманная пожилая женщина с ярко-рыжими волосами, нарумяненными щеками, унизанными перстнями пальцами. Она была закутана в одежды кричащих цветов и обута в темно-красные арабские туфли из мягкой кожи и без задника.

— Кто это? — шепотом спросил я доктора.

— Танцовщица, — ответил он. — Она приехала сюда из Триполи давным-давно. Тогда она была очень красива, и мужчины по ней с ума сходили.

С появлением женщины образовался еще один круг. Еще один ударник и еще один флейтист уселись посередине. После долгих кокетливых приготовлений танцовщица сделала неуловимое, очень плавное движение и оказалась в середине круга. Лицо ее скрывала черная чадра, чему я очень удивился, поскольку пришла-то она без чадры.

— Женщина не должна танцевать без чадры. Таков обычай, — объяснил врач.

Я надеялся, что красотка из Триполи внесет некоторое разнообразие в происходившее, но ее танец, состоявший почти исключительно из ритмичного покачивания бедрами, оказался столь же утомительным, как движения танцоров в соседнем круге. Она проделывала все это примерно час, потом к ней в круг вошел мужчина, и они стали танцевать вместе. Если, как считают некоторые, танец изначально произошел от сексуальных движений, — что ж, тогда я стал свидетелем едва ли не самого древнего из всех танцев.

Мне показалось, что первое исступление должно было уже пройти, но танцоры оставались все так же свежи. Москиты жалили немилосердно, и я предложил закончить и разойтись.

Полицейский с винтовкой и человек с кнутом немедленно бросились в гущу танцующих, но те никак не желали останавливаться. Они сказали, что будут танцевать, пока музыка играет. А музыканты в свою очередь заявили, что будут играть, пока хоть кто-то хочет танцевать. Случалось мне слышать такое и прежде, но очень далеко от этих мест!

Наконец компромисс был достигнут. Музыкантов уговорили вернуться, не прерывая своей игры, в город. И как только они двинулись, танцоры потянулись за ними, как пчелы за своей королевой.

Звуки тамтамов и монотонное пение замерли вдали: но тамтамы били в Сиве всю ночь, и лишь незадолго до рассвета танцоры упали на песок без сил.

Я проснулся без четверти пять. Луна все еще сияла на небе. Было слышно, как слуги во дворе собираются в дорогу. Посмотрев в окно, я увидел спящую Сиву, омываемую волнами зеленого света. На песке виднелись следы ног. Темные неподвижные деревья, безлюдная деревня на холме — все это напоминало кладбище.

Накануне вечером мы купили несколько яиц, и теперь позавтракали ими при свете керосиновой лампы. Луна все еще сияла, когда в шесть часов, при первых проблесках зари, мы отправились в путь. Пролетевшая мимо нас птичка издала нежную трель, но я, как ни вертел головой, не сумел разглядеть ее. Кто-то сказал, что это была хадж-мавла, — они водятся только в Сиве.

Патрульная машина с ревом проехала по песку, и мы снова оказались в безмолвной, спящей деревне. Мы остановились у полицейского участка, где наш водитель оставлял свою винтовку. Повар-суданец и слуга, сжавшись, сидели в патрульной машине, обмотав головы белой тканью, как будто маялись зубами. Они поворачивали свои темные лица, чтобы взглянуть на обшарпанные стены и темные тупики, иногда поднимали взгляд к теряющимся в чернильной тьме очертаниям покинутой деревни, башенкам, чуть тронутым зеленоватым лунным светом. Эти люди были странно спокойны. Из участка вышел водитель с винтовкой и патронташем. Он повесил патронташ через плечо, прислонил винтовку к сиденью и наконец уселся на свое место. Часовой отдал честь, пожелал нам счастливого пути, и мы понеслись к белым лунным холмам. Я взглянул назад и увидел Сиву под звездами, которые уже бледнели в преддверии начинавшегося нового дня. Некоторое время луна оставалась у нас слева, а розоватая заря нового дня — справа. Скоро восток яростно раскалился, и, как раз когда мы доехали до плато, над пустыней показался край пылающего солнца. Вскоре оно уже сияло над пустыней, воздух стал нагреваться.

Весь день мы ехали по этой суровой земле на север. Мы видели, как солнце перемещается по небосводу. Устали, взмокли, нас мучила жажда. Мы видели, как зажглись первые звезды. Примерно через час после того, как стемнело, при свете фар мы увидели верблюда и поняли, что близок край плато и, значит, нам предстоит длинный спуск к морю, в Мерса Матру. Еще немного — и внизу зажглись огни города у моря.

Утром, когда на востоке занималась заря нового дня, я сел в машину Михаила, и мы поехали вдоль берега, направляясь в Александрию. Это была бурая равнина, деревни, которые мы проезжали, не радовали глаз ни единым деревцем, но иногда слева, за песчаной полосой шириной в милю, показывалась голубая лента Средиземного моря. Мы купили бензин в деревушке, построенной из жестянок и населенной людьми, похожими на скульптурные изображения Цезаря.

С наступлением темноты мы увидели огни ровной, плоской, простиравшейся на многие мили Александрии, и вскоре уже плутали в лабиринте ее улиц.

Глава третья

Александрия

Я совершаю прогулку на остров Фарос, осматриваю место, где был знаменитый маяк. В Александрии беседую о возможном месте захоронения Александра Великого.

Александрия ночью выглядит прекрасно. Жемчужное ожерелье огней отражается в спокойной воде, воздух теплый, пальмы в садах застыли в безветрии.

Первейшие заботы путешественника, пришедшего из пустыни, — принять ванну и сходить в парикмахерскую. Мой парикмахер — думаю, это стоит отметить — был греком. Александрия — все еще один из самых крупных греческих городов в мире, и если человека, который никогда не был в Афинах, привезти сюда с завязанными глазами и сказать, что это столица Греции, он не сразу обнаружит подлог. Вывески на магазинах написаны почти теми же буквами, которыми пользовался Платон. Везде продаются греческие газеты, а почитать их можно в какой-нибудь греческой кафешке, где вам нальют узо или рецины.