Владимир Динец - Ветер в траве
Лошади безмятежно паслись на обширном огороженном участке степи, который с ними делила компания дроф. Когда-то этот вид населял всю восточную часть Великой Степи, но везде был истреблен, позже всего — в Джунгарской Гоби. Он, однако, сохранился в зоопарках, и когда-то советские зоологи подготовили план его возвращения в Монголию. Но тут началась перестройка, и заниматься этим пришлось западным ученым. Они выпустили по нескольку лошадей в Джунгарскую Гоби и в этот вот заповедничек под Улан-Батором. Наши жутко обиделись, но почему-то им и в голову не приходит завезти лошадей Пржевальского в какое-нибудь другое место, где они водились раньше: в Даурию, Хакасию, Чуйскую степь на Алтае или, например, на байкальский остров Ольхон.
Мы вернулись на трассу и покатили дальше на запад. Среди моря зеленых холмов появилось нечто, издали напоминавшее волшебные города из чистого золота, сверкавшего в лучах солнца. Приглядевшись, я догадался, что это барханные пески.
Среди щедро поливаемой дождями степи они выглядели несколько неуместно — возможно, их образование связано с отложением песка ветрами, дующими по долине Толы. Очередная поломка притормозила нас возле группки забегаловок, примостившихся у моста через реку Хариух. Вдали виднелись голые скалистые останцы — первые отроги Хангая. Мы успели пообедать и потрепаться, прежде чем мотор наконец завелся. Я снова залез в кабину.
— Тут в сорока километрах Хархорин (Каракорум). Заглянем?
Шофер молча вытащил карты. У меня было 18, но у него оказалось 20. Надо было видеть его лицо, когда я торжественно вручил ему кроссовки! Ну ладно, не больно и хотелось. Во-первых, от древней монгольской столицы почти ничего не осталось, а во-вторых, туда на самом деле было 70 километров в один конец.
Вскоре асфальт кончился. Кстати, это единственная в стране асфальтовая дорога, если не считать нескольких коротких отрезков вокруг столицы. Ночевали мы в горах Хангая. «Хангай» означает «лесистые горы», но южная часть этого обширного нагорья совершенно безлесна — степи, скалы, рощицы ив вдоль рек. В машине спать было невозможно из-за духоты, и мужчины выбрались наружу. Укрывшись большим куском брезента, мы расположились в ряд вдоль дороги, не обращая внимания на ледяной ветер и мокрый снег, сменившийся вскоре ливнем.
Не прошло и получаса, как послышался странный шум. Тем, кто услышал его, повезло больше: как только на нас обрушился поток воды с грязью, мы вскочили на ноги.
Остальные искупались в невесть откуда взявшемся ручье по-настоящему. Пришлось лезть в машину, где из-за обилия мокрых тряпок стало очень сыро и неуютно. Утром выяснилось, что простудились все, включая женщин (кузов протекал). Мне было хуже всех, потому что они ехали домой, а мне предстояло еще пару недель провести в дороге. Промокший спальник удалось высушить, укрепив на крыше кабины.
Поселок Баянхонгор пришлось объехать: над ним развевались коричневые флаги, предупреждавшие о холере. Постепенно дорога, петлявшая по скучным холмам, спустилась в столь же скучную Долину Озер — теперь я оказался на ее западном, а не восточном конце. Только раз за весь день удалось увидеть кое-что интересное.
Мы проезжали невысокий перевал, и с него открылся вид на возвышавшиеся за Долиной вершины Гобийского Алтая — Их-Богд (3957 м) и Баян-Цагаан (3452 м). Эти горы похожи на пару гигантских булыжников, слегка приплюснутых сверху. На их плато живут несколько семей монголов, почти не спускающихся вниз. Вдоль подножия одной из них тянулась странная полоса, словно проведенная по линейке. Это был один из разломов Гоби-Алтайского землетрясения, самого сильного за последние несколько веков. Следы его — трещины, вертикальные уступы и горизонтальные сдвиги — тянутся местами на сотни километров. Поскольку в то время все население жило в юртах, жертв при землетрясении практически не было.
В час ночи «душегубка» доставила нас в пункт назначения — поселок Алтай, центр Гоби-Алтайского аймака. Наградой за перенесенные тяготы нам было приготовленное в местной столовой блюдо под названием баахан — козленок, запеченный в шкуре путем вкладывания внутрь тушки раскаленных в костре камней.
В Монголии принят своеобразный способ забоя овец и коз. Животное кладут на спину, надрезают кожу под ребрами и вынимают сердце прямо в сумке. Хотя кровеносные сосуды остаются неповрежденными, сердце сразу перестает биться — видимо, нарушается иннервация.
Недалеко от поселка, в горах Хасаагт-Хайрхан, находится небольшой заповедничек.
Я слазил туда, но до вершин не добрался, а ниже горы пустынны и бедны жизнью.
Лишь даурские пищухи, краснощекие суслики да земляные воробьи оживляют их серые склоны, изрытые слепушонками. На склонах стояли «каменные бабы» сарматского времени. (Позже в журнале «National Geografic' мне попалась статья о скифах Причерноморья с фотографиями тамошних „каменных баб“. Когда я сравнил их с монгольскими на своих слайдах, впечатление было поразительное: казалось, они сделаны одной рукой).
Эта часть трассы довольно безлюдна, но мне повезло: я быстро поймал попутку, причем очень интересную. Семья монгольских русских, переселявшихся в другой аймак, катила на УАЗе через всю страну. Когда-то в Монголии было много русских, но со временем все они переселились в Россию. Остались лишь отдельные семьи, в основном смешанные, в пограничных районах и городах. В семье, с которой познакомился я, лишь самый старший говорил по-русски, хотя и он внешне почти не отличался от монголов. Естественно, он оказался членом местной Компартии, но в остальном вполне нормальным человеком. Им предстояло проехать с самого востока Монголии, с реки Халхин-Гол, на реку Булган-Гол в глухих горах на самом западе.
Я бы с удовольствием прокатился с ними до самого конца: это интересное место, в частности, там сохранилась изолированная популяция бобра.
Пока мы пересекали Шаргын-Говь (Желтую Гоби) — безжизненную межгорную котловину, куда более сухую, чем собственно Гоби. Я внимательно вглядывался в горизонт: в этой впадине, согласно литературе, сохранились последние 60 монгольских сайгаков. Но ничего живого видно не было. Местные жители на «кумысных заправках» тоже ничего не могли сказать по этому поводу.
Дальше началась система бессточных впадин, называемая Котловиной Больших Озер.
Она тянется очень далеко: последнее и самое большое озеро, Увс-Нуур (Убсу-Нур) чуть-чуть заходит в Туву. В этих местах живут уже не халха-монголы, основное население страны, а группа племен, в совокупности называемых ойрат-монголы. К этой группе относят себя также алтайцы (тюрки по языку) и хальмг (калмыки). Есть еще бурят-монголы и много мелких народностей.
