Джером Джером - Трое в лодке, не считая собаки
Гаррис сказал, что это неоригинально.
Джордж спросил:
— В котором часу вас будить, ребята?
Гаррис ответил:
— В семь.
Я сказал:
— Нет, в шесть, — потому что собирался написать несколько писем.
Мы с Гаррисом немного поспорили на этот счет, но в конце концов поделили разницу и назначили половину седьмого.
— Разбуди нас в шесть-тридцать, Джордж, — сказали мы.
Джордж не ответил. Мы осмотрели Джорджа и обнаружили, что он уже спит. Тогда мы поставили у кровати лохань (так, чтобы утром, вставая с постели, он в нее кувыркнулся) и отправились на боковую.
Глава V
Нас будит миссис П. — Джордж, лежебока. — Надувательства с «прогнозом погоды». — Наш багаж. — Порочность мальчишки. — Мы собираем народ. — Мы шикарным образом отбываем и прибываем на Ватерлоо. — Простосердечие служащих Юго-Восточной железной дороги в отношении такой суетности как поезда. — Плыви, наш челн, по воле волн.Разбудила меня наутро миссис Поппетс.
— Известно ли вам, сэр, что уже около девяти?
— Чего девяти? — закричал я, вскакивая.
— Часов, — ответила она в замочную скважину. — Я думала, проспите еще.
Я разбудил Гарриса и озадачил его. Он сказал:
— Ты вроде как собирался вставать в шесть?
— Ну, собирался. Почему ты меня не разбудил?
— Как бы я разбудил тебя, когда ты не разбудил меня? — парировал он. — Теперь до воды мы и к полудню не доберемся. Удивляюсь, как ты вообще взял на себя труд проснуться.
— Хм, — сказал я. — К счастью для тебя, что взял. Если бы не я, ты так бы и провалялся здесь все эти полмесяца.
Несколько минут мы огрызались в подобном духе, пока нас не прервал вызывающий храп Джорджа. Он напомнил нам, впервые с тех пор как нас разбудили, о его собственном существовании.
Вот он лежит — человек, который спрашивал, во сколько нас разбудить — на спине, рот широко открыт, колени торчат под одеялом.
Я не знаю в чем здесь причина, но вид другого человека в постели, который спит когда не сплю я, доводит меня до бешенства. Это ужасно, смотреть, как драгоценные часы человеческой жизни — бесценные мгновения, которые больше никогда не вернутся — тратятся всего лишь на тупой сон.
Во он Джордж, в отвратительной праздности швыряющий прочь неоценимый дар времени. Его ценная жизнь, за каждую секунду которой ему впоследствии придется предоставить отчет, утекает от него без пользы. А ведь он бы мог бодрствовать, набивая брюхо яичницей с беконом, доставая собаку или фиглярствуя с горничной — вместо того чтобы валяться, погрязая в забвении, оплетающем душу.
Это была страшная мысль. Она осенила нас с Гаррисом в одно и то же мгновение. Мы решили спасти его, и в этом благородном стремлении наш собственный спор был забыт. Мы ринулись к Джорджу и сорвали с него одеяло. Гаррис залепил ему тапочком, я заорал ему в ухо, и он пробудился.
— Чечилось? — огласил он, садясь на кровати.
— Вставай, тупорылый чурбан! — зарычал Гаррис. — Без четверти десять!
— Что? — возопил Джордж, спрыгивая с кровати в лохань. — Кто, гром его разрази, поставил сюда эту дрянь?!
Мы сказали ему, что нужно быть дураком, чтобы не заметить лохань.
Мы покончили с одеванием и, когда дело коснулось прочих деталей, вспомнили, что расчески и зубные щетки уже упакованы. (Эта щетка сведет меня в гроб, я знаю.) Пришлось спускаться и выуживать все это из саквояжа. А когда мы управились, Джорджу потребовались бритвенные принадлежности. Мы сказали, что данным утром ему придется обойтись без бриться, так как мы не собираемся распаковывать саквояж ни для него, ни для кого-либо вроде него.
Он сказал:
— Не валяйте дурака. Как я пойду в Сити вот так?
Это действительно было весьма непристойно в отношении Сити. Но какое нам дело до человеческих мук? Как выразился Гаррис, своим обыкновенным пошлым образом, Сити придется это сожрать.
Мы спустились к завтраку. Монморанси пригласил двух прочих псов проводить его, и они коротали время грызясь на крыльце. Умиротворив их зонтиком, мы уселись за отбивные с холодной телятиной.
Гаррис сказал:
— Хороший завтрак — великое дело.
И начал с двух отбивных котлет, заметив, что их надо съесть пока они горячи, в то время как телятина может и подождать.
Джордж завладел газетой и стал зачитывать сообщения о несчастных случаях на воде и прогноз погоды, причем последний пророчил: «осадки, похолодание, облачность переменная» (самая мерзкая пакость, которая только бывает с погодой), «местами возможны грозы; ветер восточный; в центральных графствах (Лондон и Ла-Манш) область пониженного давления. Бар. падает».
Мне думается, из всего глупейшего, раздражающего вздора, которым нас пичкают, мошенничество с «прогнозом погоды» — самый, наверно, несносный. Он «прогнозирует» в точности то, что было вчера или позавчера, и в точности наоборот тому, что должно произойти сегодня.
Помню, как-то раз поздней осенью отдых у меня был совершенно загублен тем, что мы внимали прогнозу погоды в местной газете. «Сегодня ожидаются сильные ливни и грозы» — говорилось там в понедельник. Мы отказываемся от пикника и, ожидая дождя, весь день остаемся под крышей. А мимо нашего дома в пролетках и на линейках катит народ — веселей некуда; солнце сияет себе, ни облачка не видать.
— Ага! — говорим мы, выглядывая из окна. — Вот как вернутся домой все мокрые!
И мы фыркаем, представляя себе, как же они все промокнут. И мы возвращаемся, и ворошим огонь, и достаем книги, и приводим в порядок коллекцию водорослей и раковин. К полудню, когда солнце заливает комнату, жара становится просто ужасной, и нам интересно, когда же, наконец, начнутся эти сильные ливни и грозы.
— Ага! Вот посмо́трите, после обеда как ливанет! — говорим мы друг дружке. — Ох, ну и промокнут же все. Вот здорово!
В час дня заходит хозяйка и спрашивает, не собираемся ли мы на улицу (денек такой славный).
— Нет, нет, — отвечаем мы, посмеиваясь многозначительно. — Мы-то не собираемся. Мы не собираемся вымокнуть — нет, нет, нет.
И когда уже вечереет, а дождя нет и в помине, мы пробуем утешиться мыслью, что он обрушится вдруг, лишь только народ двинет домой; укрыться им будет негде, и оттого все вымокнут еще больше. Ни капли, однако, не падает; заканчивается роскошный день и за ним наступает дивная ночь.
Наутро мы читаем, что будет «сухо и ясно; жара», легкомысленно одеваемся и выходим. Спустя полчаса начинается затяжной ливень, дует жестокий холодный ветер; то и другое продолжается до самого вечера. Мы возвращаемся домой с простудой и ревматизмом и оказываемся в постели.