Тигр снегов. Неприкосновенная Канченджанга - Норгей Тенцинг
Пройдя метров пятьдесят, Мэзер стал подниматься зигзагом вверх по снежному ребру шириной в несколько метров. Крутизна возросла до 50 градусов; мы шли медленно, но верно. Верхняя часть прохода выглядела посложнее, и, увидев справа более пологий снежник, мы свернули на него.
Я снова вышел вперед и убедился, что тут снег уже не так надежен. Под коркой толщиной пять — семь сантиметров лежал рыхлый слой. Все же нам удалось сорок пять минут спустя после форсирования бергшрунда выйти на Сходни.
Впереди простиралось снежное поле 100-метровой ширины. Оно поднималось на 450 метров к западному предвершинному гребню, ровное и гладкое, не считая нескольких скал над нами в том месте, где Сходни примыкали к юго-западному фасаду горы.
Дальше идти стало легче; правда, самый верхний слой снега был рыхловат и лип к кошкам, но двух-трех ударов ногой было достаточно, чтобы получалась прочная ступенька.
Во время восхождения в Соло Клумбу я пришел к заключению, что в Гималаях самый лучший снег — на южных склонах гор; теперь это мнение как будто подтверждалось. Вообще-то принято считать, что южные склоны, наиболее подверженные снегопадам и действию лучей тропического солнца, — самые опасные. Но вот мы на южном склоне, а снег такой, что лучше трудно пожелать.
Настроение царило приподнятое. Дава Тенцинг, шедший за мной по пятам, стал просить меня пропустить его вперед, чтобы он рубил ступеньки. Я согласился, и скорость движения заметно возросла. Два удара ногой — шаг, еще два удара — еще шаг… Окружающие вершины уходили вниз, все большая часть Сходней оставалась позади, и все ближе подступали скалы под западным гребнем. На полпути вверх по Сходням из снега торчали скальные плиты; здесь мы передохнули, взобравшись на камень и очистив его от снега.
Дава Тенцинг продолжал идти первым, и наша скорость не снижалась. С северо-востока в Сходни вливался широкий кулуар; мы направились к его устью. Здесь снег местами был похуже, попадались довольно толстые смерзшиеся плиты вперемежку с блестящим оголенным фирном. К 13.30 наш отряд пересек устье кулуара и достиг скал, окаймляющих более узкую верхнюю треть Сходней. Мы надеялись найти под скалами нишу в снегу, однако наш расчет не оправдался. Границу между скалами и снегом образовал плоский участок, твердый, местами ледовый, шириной менее полуметра, над которым свисали с камня длинные сосульки.
Дальше, на самих Сходнях, виднелись чуть выдающиеся над снегом скалы. Может быть, найдем место для лагеря там? Всего 70–80 метров отделяло нас от гряды; мы пошли туда. Крутизна превышала 40 градусов; внезапно я ощутил, как замедляются мои движения и учащается дыхание. Кончился кислород. Манометр уже несколько минут стоял на нуле… А тут Дава оглянулся через плечо и сказал, что теперь моя очередь идти первым. Я знал, что и у него кончился кислород.
Всю дорогу по Сходням он прокладывал тропу быстрее, чем это смог бы сделать кто-либо другой в нашем отряде. Я вышел вперед. Снег был твердый и гладкий, без муки, уклон приближался к 50 градусам, позволяя упереться рукой. Я двигался очень медленно — вырубал ступеньку, затем делал до двадцати тяжелых вдохов, прежде чем рубить следующую или сделать шаг. Полчаса спустя всего несколько метров отделяло нас от скал. Каждая ступенька казалась мне последней в моей жизни, но тут же надо было сосредоточить всю волю и все усилия на следующей и на следующей за ней… И вот уже я упираюсь рукой в первую скалу. Минута… вторая… третья… Я стою, наклонив голову и прислонившись к камню. Наконец заставил себя вскарабкаться на узкую полку, где можно было кое-как сидеть, выбирая веревку.
Один за другим и остальные добрались до скалы. Но площадки для лагеря не было ни на скалах, ни на снегу. Я сбросил пустой баллон, и он покатился по Сходням без задержек до самой террасы. Выше — тоже ничего утешительного, между тем шел уже третий час. К тому же без кислорода вряд ли кто-нибудь из нас смог бы сделать еще хоть один шаг вверх. Оставалось только разбивать лагерь здесь, на высоте 8200 метров с небольшим.
Мы стали мучительно медленно копать снег рядом со скалой, шерпы поочередно работали ледорубом. Несколько взмахов, и человек опускается на снег совершенно обессиленный. Я собрал кислородные аппараты, отключив пустые баллоны, и аккуратно разложил наши грузы на узких полках. Чтобы поднять маленький кислородный баллон весом меньше четырех килограммов, требовалось невероятное напряжение воли.
Вдруг Бенд обнаружил, что баллон Таши еще наполнен кислородом на одну треть. Должно быть, он забыл включить кислород после одного из наших коротких привалов и прошел часть пути с перекрытым краном, никому не сказав об этом.
Бенд взял аппарат Таши и энергично принялся за работу. Все отчетливее вырисовывалась полка; два часа спустя можно было ставить палатку. Ширина полки, отрытой до скалы, не превышала 140 сантиметров, палатка была на 15 сантиметров шире, и край ее свисал. Растяжки закрепили на вбитых в снег ледорубах. Тесно и неудобно, но что поделаешь!
Четыре часа — Мэзеру, мне и шерпам пора уходить вниз. Мы поднимались с двумя веревками, но одна из них оставалась теперь у Бенда и Брауна, и пришлось для спуска связаться вшестером. Мэзер и я стали по концам, четверо шерпов распределились между нами. На это ушло пятнадцать минут. У каждого висел на спине пустой станок из-под кислородного баллона. Распределили ледорубы, и Мэзер зашагал вперед. Один за другим остальные следовали за ним, пожав на прощанье руки Бенду и Брауну и пожелав им успеха.
Первые шаги под уклон показались легкими, однако скоро мы убедились, что при такой усталости даже спуск становится трудным. Уже через 100 метров мы остановились передохнуть, еще через пятьдесят — снова. Расстояние между остановками становилось все короче, и ниже на склоне, где начинался рыхлый снег, мы радовались, если удавалось сделать подряд пятьдесят