Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

Собеседник, однако, не соглашался.

– Голубчик, – смеялся Василий Алексеевич Перовский, постукивая по сукну стола длинным серебряным наперстком на указательном пальце (наперсток заменял ему потерян­ную на войне в морском деле часть пальца). – Вы дока по морской части и вполне заслуженно капитан первого ранга, а может быть, следовало бы вам звание и выше. Но в по­литике вы не выше гардемарина. Поверьте, что наш опыт чего-нибудь да стоит.

Вы понимаете, Геннадий Иванович, – снисходитель­но цедил сквозь зубы, как полагается самоуверенному снобу, министр Перовский, – что для того, чтобы вынести та­кое решение, канцлеру пришлось пойти на крайность – отмахнуться от ваших материалов, не опровергая их: «Не верим им и их не учитываем, вот и все... и потому прини­маем старое прозорливое и мудрое решение государя импе­ратора, имевшее место год тому назад». В чем тут расчет? Государю это, конечно, будет приятно, и против этого своего решения он, конечно, не пойдет. Расчет на сегодня пра­вильный – сегодня не пойдет, а завтра? Завтра приедет генерал-губернатор Сибири, которому государь пока дове­ряет, и развернет перед ним всю картину вот этих самых ваших новых открытий, как она есть. Что же, по-вашему, и на этот раз не поверит? Полноте, он уже и теперь им ве­рит и потому на предложение комитета разжаловать вас отмолчался, а чтобы всех нас на ваш счет успокоить, на словах, как бы вскользь, обмолвился, что ваши действия одобряет. Вот и смекайте. С приездом сибирского генерал-губернатора разговоры пойдут другие, и сооружение Нессельроде, помяните мое слово, затрещит по всем швам. Так-то, молодой человек! – и он покровительственно похлопал Невельского по плечу.

Сутолока петербургской жизни – с утра и до утра на людях – мешала сосредоточиться. Приходилось жить мелоч­ными хлопотами о различных канцелярских справках, доку­ментах и переживать неприятные впечатления от посещений азиатского департамента и колючих бесед с господином Сенявиным... Скорей бы очутиться в мягком возке!

До отъезда оставался только один день, но зато совер­шенно свободный от беготни. Невельской решил запастись книгами.

Над знакомым еще с детства магазином М. Глазунова на Большой Садовой он прочитал две фамилии, из которых одна напомнила ему предупредительного старика, глазуновского приказчика, всегда приветливого Сидора Федоровича Сирякова.

– Батюшка, кого я вижу! Геннадий Иванович! Давнень­ко у нас не бывали-с, – приветствовал, ласково поглядывая на него поверх очков, сам любезный Сиряков в засаленном сюртучке и таком же заношенном в большую клетку пест­ром галстуке. – Слышали о вас, слышали-с, что с успехом подвизаетесь где-то на Камчатке, а вы, накось, самолично здесь, да еще «ваше высокоблагородие», капитан первого ранга, высоко летаете! А помните, как с ленточками-то на затылке, бывало, к нам жаловали, да все мне умильно так: «Сидор Федорыч, книжонок бы мне каких, морских путе­шествий поинтереснее нет ли?» А теперь нате-с, подите, ва­ше высокоблагородие – и никаких-с, сами теперь путешест­вуете да описываете – как хорошо-то!

– Книжонок бы мне каких, Сидор Федорыч, – шутли­во протянул за стариком Невельской, здороваясь за руку, – морских бы путешествий, да каких-нибудь эдаких, совсем неизвестных.

– Счастливо попали, Геннадий Иванович, только малень­ко придется пообождать-с, этак, – он немного подумал, – денька четыре. – И пояснил: – Тут библиотечку намедни у вдовы одного моряка купил-с знатную, – он наклонился к уху Невельского и неслышно назвал фамилию, – списочек она дала мне, – он открыл ящик конторки, – взгляните. А вот на журналы иностранные списочка пока нет-с, только начали составлять, подбираем-с. Дня через четыре, полагаю, управимся.

– Никак не могу ждать, почтеннейший Сидор Федорыч, завтра утром уезжаю опять в Иркутск, а оттуда в Охотск.

– Видите ли, какая оказия, – с сожалением замотал головой старик, – придется вашему высокоблагородию огра­ничиться списком. Но и тут найдется, может, что-нибудь: покойник изъездил весь свет, бывал и в Китае и в Японии и книгу страсть любил. Посмотрите, ваше высокоблагоро­дие, на переплеты, как берег книгу: аккуратно, со вкусом, красиво. Жаль, мы в журналах не разбирались, их множест­во, – и он повел Невельского за прилавок в соседнюю ком­нату. Отобранные книги сияли чистыми красивыми кореш­ками уже на полках, журналы беспорядочной грудой валя­лись на полу.

– Взгляните все же на них, Геннадий Иванович, – показал он рукой на груду.

Но Невельской и без того, не ожидая приглашения и да­же не слыша его уже стоял, опершись на острое ребро шкафа, быстро пробегал по списку знакомые заглавия, из­редка отчеркивая огрызком карандаша интересное для себя. Сидор Федорович опять взглянул поверх очков, тихонько по­додвинул Невельскому просиженный низенький стул, одо­брительно крякнул и вышел.

Быстро пробежав список, Геннадий Иванович вздохнул, подошел к полкам, вынул отмеченные им книжки, погладил по корешкам и перелистал.

Внимание его привлекла неизвестная ему английская книжка, вышедшая в Лондоне в 1847 году[4].

Перелистнув несколько страниц опрятного второго тома, Геннадий Иванович уже не мог оторваться – речь шла о владении Амуром. Известный автор указывал, как на осо­бенно счастливое обстоятельство для равновесия Европы, на то, что русские не владеют Амуром, который открыл бы Рос­сии океан и образовал бы из нее со временем сильную мор­скую державу. «Здесь мог бы быть сооружен такой флот, который бы непременно привел Россию в соперничество с обоими богатыми соседями еще и как морскую державу. Рухнула бы тогда перед российским колоссом последняя пре­града, которую он встречал в своем поступательном движе­нии на восток».

– Что же это такое! – возмущался Невельской. – Что думает наш азиатский департамент? Читает? Видит? Надо показать Николаю Николаевичу Муравьеву... Да скорей, скорей надо занимать Амур, если только еще не поздно!..

Геннадий Иванович бережно положил солидный том на полку и заглянул в магазин. Сидор Федорович был занят – пришлось вернуться. Он наклонился над французско-англо-немецкой грудой растерзанных журналов, машинально по­додвинул ногой стул и стал их разглядывать. Сверху лежал журнал со статьей Зибольда «Доклад о статье по вопросу о происхождении Японии» – сообщение на заседании фран­цузского географического общества.

Минут через десять тихонько вошедший Сидор Федоро­вич остановился на пороге. Маленький капитан первого ранга, согнувшись в три погибели над грудой журналов, при скудном освещении петербургского зимнего дня, весь ушел в чтение какой-то тоненькой, очевидно, выхваченной из кипы тетрадки. Еще несколько уже развязанных кип ва­лялось на полу, у ног капитана.