Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

– Лев Алексеевич, я вам слова не предоставлял! – по­вторил Нессельроде и, желая отвлечь комитет от острой темы, предложил выслушать объяснения капитана Невель­ского.

Взоры участников совещания с любопытством уставились на маленького Невельского, невзрачный и мирный вид кото­рого никак не вязался с невольно создавшимся представлением о каком-то забияке. Особенно быстро и неприязненно обшарил его глазами с головы до пят тут же взявший слово Чернышев.

– Мы считаем, – произнес он торжественно, – что вы, лейтенант Невельской, являетесь прямым и сознательным нарушителем ясно выраженной воли его императорского величества, причем вовлекли в это тягчайшее преступление подчиненных вам офицеров. Это заставило особый комитет представить вас к разжалованию в матросы. Что вы на это можете ответить?

– Поскольку особым комитетом уже сделано представ­ление о разжаловании без предварительного истребования от меня объяснений, как то следует по уставу, – с ледяным спокойствием сказал Невельской, вызывающе глядя на Чер­нышева, не выдержавшего прямого взгляда, – то теперь только государь император может наказать или жаловать меня, как ему будет угодно. Я же сделал то, что при создав­шихся обстоятельствах, как верноподданный, считал полез­ным и необходимым в интересах царя и отечества. Осмелюсь также обратить внимание вашей светлости, что согласно высочайшему приказу от шестого декабря прошлого года я ношу штаб-офицерское звание и чин капитана второго ранга, а не лейтенанта, – и он скосил глаза на свои эпо­леты.

Чернышев рассердился и вызывающе сказал:

– Помимо всего, капитан Невелбской, вашим ра­портам мы не верим, они противоречат имеющимся у нас данным.

– Ваша светлость, – вдруг насмешливо улыбнутся Не­вельской, стараясь поймать взгляд Меньшикова: он решил использовать свой разговор с ним. – В том, что вы не ве­рите, нет ничего удивительного: в открытие северного про­лива неизвестному Берингу не верили целых полстолетия. Наше положение, мое и товарищей, еще труднее – своим от­крытием мы, неизвестные мореплаватели, разрушили почти полувековые, прочно укоренившиеся в умах заблуждения известного мореплавателя Крузенштерна. Не верить и со­мневаться, конечно, можно, а вот опровергнуть наши утвер­ждения нельзя. И я прошу либо признать наши утвержде­ния, либо назначить авторитетную проверку на месте, в устье Амура и в проливе. – И, видя, что все осклабились в улыбках, добавил: – Эта спешная проверка на месте тем нужнее, что необходимого для признания полустолетнего срока, о котором я упомянул, мы не дождемся. И я боюсь, что признание нашего открытия со стороны англичан воспо­следует гораздо скорее.

Он замолчал, с удовлетворением наблюдая, как, несмот­ря на серьезность положения, слушатели искоса посматри­вали на Нессельроде, давились смехом, сморкались и выти­рали слезы.

– Господин Невельской, – строго сказал Нессельроде, – вы хотите с отрядом в семьдесят человек занять устье Аму­ра и утвердиться там. А известно ли вам, что там китайцы содержат громадное войско и построили несколько кре­постей?

– Ваше сиятельство, на месте я имел возможность в точности убедиться, что в устье Амура нет не только ки­тайских войск, но и мирных китайцев, есть только свобод­ные гиляцкие поселения, и захаживают иногда маньч­журские и наши сибирские купцы для торговли. Что ка­сается мирнейших гиляков, то для поддержания среди них авторитета и повиновения достаточно и двадцати пяти человек.

Нессельроде увидел, что продолжение совещания ухуд­шает занятые им и его единомышленниками позиции, и ре­шил прекратить прения, но, пока он собирался с мыслями, слова попросил Меньшиков.

– Я очень внимательно ознакомился до настоящего со­вещания со всеми представленными Невельским и сибирским генерал-губернатором документами и не могу им не верить, не могу далее придраться к каким-нибудь неточностям. По­ложение в устье Амура стало весьма напряженным, и надо спешить. Я рекомендовал бы принять представление генера­ла Муравьева целиком и сверх того принять экстренные меры к (усилению охраны входа в пролив и в устье Амура двумя крейсерами.

После долгих прений и споров, однако, вынесено было постановление держаться высочайшего повеления, имевшего место год тому назад, а именно основать на берегах Охот­ского моря, близ Амурского лимана, зимовье в заливе Сча­стья для сношения и торговли с гиляками и для разведы­вания края, не касаясь, однако, ни под каким видом устья Амура.

Исполнителем этого постановления назначен был тот же Невельской, уже как состоящий для особых поручений при генерал-губернаторе.

Эта новая должность Невельского дала возможность Му­равьеву использовать «положение об управлении Сибирью» и тотчас же добиться производства Геннадия Ивановича в капитаны первого ранга.

Задуманное Чернышевым, Нессельроде и компанией чер­ное дело на этот раз провалилось, хотя и не совсем: разжа­лования, правда, за сделанные Невельским важные для государства открытия не состоялось, наоборот, последовало «всемилостивейшее прощение», но Невельской лишен был даже обычной за дальние экспедиции и описи берегов на­грады – ордена и пожизненной пенсии.

Он не был огорчен лишением ордена, но пенсия входила в его бюджетные расчеты, так как она разрешала мечты о семейной жизни.

Однако больше всего огорчили его отныне крепко свя­занные руки для дальнейшего закрепления на Амуре и Са­халине: действуя фактически на Амуре, он был лишен права даже близко к нему подходить «Победителей не судя! – думал он. – Какая горькая ирония!» А в груди его тем временем неудержимо ширилась и охватывала все существо буря решительного, неудержимого протеста.

12. ПЕТЕРБУРГСКАЯ НАУКА

Геннадий Иванович никак не мог справиться с охватив­шим его тяжелым чувством: казалось, что пребывание его в Петербурге было ненужным, а достигнутые в комитете результаты хуже всякого поражения, и он никак не мог по­нять, почему поддерживающие его братья Перовские этими результатами довольны.

– Подождите, – не раз повторял Василий Алексеевич Перовский волнующемуся Невельскому, – это только на­чало, это только первое предостережение господину Нессельроде, а он сам рассматривает его уже как провал. Ведь ясно, что со стороны государя по отношению к комитету проявилось большое недоверие и даже сомнение в правиль­ности всей его дальневосточной политики, а может быть, и западноевропейской.

– Я этого не вижу, ваше высокопревосходительство, – упрямо твердил Геннадий Иванович, – наоборот, считаю, что факт принятия комитетом прежнего решения, несмотря на мои новые материалы, означает движение вспять.