Богдан Сушинский - Черный легион
Именно в ту ночь Скорцени твердо решил, что лично для него «поход на Москву», в котором он так стремился принять участие, должен быть завершен. Для бойни полуобморожен-ных завшивленных окопных призраков существуют другие. Лично он войну представлял себе по-иному и вести ее тоже хотел по-иному. Чтобы он и его люди могли проявлять профессиональную выучку, свой талант. И были рыцарями войны, а не палачами.
Именно тогда Отто впервые задумался: нужно ли было затевать этот губительный поход? Фюрер явно поторопился. Сначала следовало отработать, расслоить Россию мощными диверсионными отрядами. Не группами разведчиков, которых, наспех обученных, с фальшивыми документами и примитивными рациями, сотнями засылали в эту страну, на проваленные явки, в нашпигованные доносчиками города, а небольшими отрядами диверсантов.
Еще задолго до похода они уничтожили бы воинские склады и заводы, парализовали железные дороги, возбуждали новые волны национального освобождения хотя бы в самых крупных республиках. Нет, он не желал гибнуть вместе с тысячами других. От случайных пуль, от легкой раны, на тридцатипятиградусном морозе…
Эта ночь запомнилась ему еще и тем, что под впечатлением от нее на рассвете он написал письмо Кальтенбруннеру, ставшему к тому времени верховным фюрером СС и полиции в Вене. Когда-то они вместе начинали свой путь к национал-социализму в «Академическом легионе», куда допускались только избранные; вместе состояли в студенческом «добровольческом корпусе», целью которого было добиться воссоединения Австрии с Германией.
В начале похода на Россию Скорцени удивляло, что Каль-тенбруннер совершенно не стремится попасть на Восточный фронт, где решалась судьба рейха. Но теперь он радовался, что тот сумел отсидеться в тылу и занять влиятельный пост. Вслед за первым письмом последовало еще несколько, между строчками которых Кальтенбруннер должен был прочесть: «Помоги вырваться отсюда! Сделай все возможное».
Однако помощь Кальтенбруннера последовала несколько запоздало. К тому времени Скорцени пришлось обнаружить у себя болезнь желчного пузыря, диагностировать и лечить которую во фронтовых условиях было почти невозможно. Люди «венского фюрера» сумели отыскать его, оберштурмфюрера-фронтовика с Железным крестом II степени на груди, уже в одном из непозволительно мирных санаториев в Южной Германии.
Да, это было бегством. Пусть даже постыдным. От себя лично Скорцени этого не скрывал. Но прежде чем отбыть из части, попросился на прием к командиру дивизии бригаде-фюреру СС Паулю Хауссеру, который хорошо знал храброго офицера и с которым Отто мог быть предельно откровенным. Он хотел покинуть расположение дивизии с благословения ее командира. Дабы никто не смог потом упрекнуть его в трусости, в том, что, мол, драпанул из России.
Каким бы странным ни показалось это оберпггурмфюре-ру, но Хауссер на удивление охотно благословил его «отход в тыл». Он сам приказал позаботиться о санатории для Скорцени, не скрывая при этом, что пытается спасти его. Как пытался спасти некоторых других наиболее закаленных в боях и преданных идеалам ордена СС офицеров.
Хауссер откровенно поддержал его бегство и помнил об этом до сих пор. Не зря после похищения Муссолини он прислал ему из Северной Италии телеграмму, в которой сообщал, что дарит бывшему офицеру своей дивизии «Рейх» спортивный автомобиль новейшей модели, реквизированный, как оказалось, у одного богатого итальянца, любителя автомобильных гонок.
Раздевшись, штурмбаннфюрер погасил свет и лег в постель.
«Я еще вернусь в этот мир! Я еще пройду его от океана до океана!» — проскрежетал он зубами, в очередной раз пытаясь развеять туман русских кошмаров, которые в последнее время посещали его все чаще и чаще. Посещали даже его, первого диверсанта империи.
33
Из раздумий Скорцени вырвал едва слышимый скрип двери. В проеме появилась фигура женщины.
— Катарина, вы?
Женщина не ответила.
Штурмбаннфюрер подвинулся в постели, освобождая место ночной фее, но лишь когда она легла, понял, что это не Катарина, а… Фройнштаг.
— Зачем вы решились на это, Фройнштаг? Как вы на это решились?
— Зачем пришла? — деловито переспросила Лилия. — Выражайтесь яснее.
— Зачем пришли — это для меня как раз не тайна. Вопрос в другом — зачем выставили отсюда мою прелестную итальянку?
— Ах, вот вы о чем. Догадались-таки.
— Это было не так уж трудно.
— Из принципа. Да-да, из принципа. Немецкие мужчины должны принадлежать нам, немкам. По крайней мере во всех тех случаях, когда мы находимся рядом с ними.
— Вы заявляете это таким тоном, словно давно завоевали меня.
— Не обольщайтесь, речь идет не о вас, о немецких парнях вообще. И я считаю, что это справедливо, — бесцеремонно, словно и в самом деле была женой или не первый раз оказывалась с ним в постели, обняла его Лилия. Скорцени сразу ощутил, какое налитое, мускулистое у нее тело.
— Что касается лично вас, унтерштурмфюрер, — выдержал ее пылкий, но довольно грубоватый поцелуй, — то не очень-то вы заботитесь о том, чтобы немецкие мужчины действительно принадлежали вам.
— Я ведь уже объяснила: я — солдат, «коршун Фриденталя». К сдержанности меня вынуждают обстоятельства. Вокруг меня тысячи истосковавшихся парней. Кроме того, я имела в виду лучших немецких мужчин, а не все то, что лишь наделено мужской плотью.
— И все же я так и не понял: сейчас я лежу с девушкой или с солдатом? — съязвил Скорцени, упорно не желая прощать ей расправы с Катариной. И сразу же ощутил, что, не теряя времени, Фройнштаг окончательно оголяет его тело.
— Помолчи, — довольно грубо оборвала его Лилия. — И не нервничай, — добавила чуть нежнее. Голос ее привык к командам. — Я сама. Все сама. Мне нравится играть роль мужчины. Не возражаешь? — шептала она, обхватывая его ноги своими мощными, щедро налитыми ногами. И, просунув руки под плечи, яростно прорезала свое тело той сладостной болью, какую только способно породить обладание мужчиной.
Прислушавшись к своим чувствам, Отто ошалело помотал головой: вроде бы все давно знакомое, но в то же время ощущается нечто необычное — в темпераменте, в какой-то странной ожесточенности этой женщины.
— Ну, бери меня, бери. Сильнее, ну! — металась и терзала Лилия его тело еще и через несколько минут после того, как Скор-цени почувствовал, что, удовлетворенный, готов окончательно успокоиться. — Говори. Говори все, что хочешь. И делай… что хочешь. — Обволакивала его тело и волю клубком не по-женски тренированных мускулов. — Какая итальяшка способна одарить тебя такой энергией? Ну!.. — со звериной неутомимостью терзала и терзала его Фройнштаг почти до самого рассвета.
