Геннадий Гусаченко - Жизнь-река
Я пожал плечами. Прощай, море! Автомобильное никогда и в голову не приходило. Но так хочется быть офицером!
— А что делать? — вздохнул я горестно. Поеду.
— Проходи на медкомиссию.
Пока я раздевался, майор просматривал документы. Нахмурился, заглянув в аттестат, а когда стал читать характеристику, брови майора приподняли фуражку на лбу. Он поперхнулся чаем, откашлялся. Что–то прошептал председателю медкомиссии, разбиравшей на столе бумаги. Я пал духом: моя песенка спета. Мечта об офицерских погонах стала лёгким дымком, в один миг развеянным налетевшим ветерком.
— Приляг. Встань. Ещё приляг… Дыши… Не дыши. Присядь. Встань. На сердце не жалуетесь? Нет? Странно…
Повертела меня врач, послушала… Отводя глаза в сторону, объявила жестокий приговор:
— Шумы в сердце, недостаточность митрального клапана. Не годен к военной службе.
Слова врача обрушились на меня ударом грома в ясный день. Слёзы обильно полились из моих глаз. Майор не выдержал, растроганно посочувствовал:
— Ладно, не переживай… В военной службе мёду мало… Тем более, в автомобильной… В мороз минус тридцать в моторе копаться! И куда тебе с плохим здоровьем? И с такой характеристикой? С тройками в аттестате? Предлагаю в техникум по направлению военкомата. Поступление вне конкурса. В радиотехнический, радиосвязи, в сельхозмашиностроения. Ну, так как? Согласен?
Размазывая кулаками слёзы по лицу, я мотнул головой.
По своему недалёкому разумению размышлял так: «Математику знаю плохо, а в первых двух техникумах ещё и физика. В машиностроительном легче будет учиться».
Взял направление, поехал в Новосибирск. Мать дала двадцать пять рублей на дорогу. После реформы 1961‑го года — два рубля пятьдесят копеек. Применительно к нынешним временам — два доллара пятьдесят центов. Гроши, одним словом. Я решил сэкономить их и доехать до города на тормозной площадке товарного вагона. На станции Инская охранники сняли меня с поезда, привели в караулку, обыскали карманы, нашли четвертную.
— Плати штраф, а то в милицию сдадим, — пригрозили мне.
— Сколько?
— Двадцать пять!
— Дяденьки, а как мне целую неделю жить? — заканючил я.
— В милицию захотел? — схватился за телефон охранник.
— Не надо в милицию! Заберите деньги.
Отдал жлобам свои крохи и пешком поплёлся из Инской в Новосибирск. Подавитесь, гады, моими копейками! Чтоб несчастные гроши, взятые матерью в долг у соседей, встали бы вам, сволочам, поперёк глотки!
Издохли они давно. Сгнили. Не спасли их от червей мои деньги.
До площади Станиславского мне бы не дойти, если бы не закалка трёхлетней ходьбы в школу из Боровлянки в Васино.
На Коммунальном мосту собака–овчарка металась. Рослая, красивая, без намордника. От хозяина отбилась. Жаль мне её стало. Собьют машины или трамвай. Выдернул брючный ремень, взял овчарку на поводок. Веду по тротуару. Куда — сам не знаю. Перешли мост. На «Горской», справа от моста, какой–то пьяный мужчина в синей майке высунулся из ворот частного дома.
— Продай собаку, парень.
— Купи!
— Сколько просишь?
— Двадцать пять!
— Дорого! Да, ладно… Всё равно пропью, — отсчитывая смятые бумажки и шатаясь, бормотал мужчина. — Держи, приятель! Как звать пса? Тузик? Шарик? Дружок?
— Джульбарс! — с обидой за породистую собаку, ответил я, испытывая неприязнь к её новому хозяину, сожалея, что не могу оставить овчарку себе.
— Хорошая кличка… Пошли, Джульбарс! Теперь здесь твой дом.
Довольный, что не только спас собаку от голода и смерти под колёсами, но ещё и выручил за неё деньги, я, наконец–то, добрался до общежития техникума сельхозмашиностроения. В двухэтажном деревянном доме, тёмном и мрачном, на переулке Станиславского работала приёмная комиссия. Там же абитуриенты сдавали вступительные экзамены.
Первую ночь по прибытии в общежитие, я ночевал в пустой бытовке, в платяном шкафу, опрокинутом на пол. Улёгся в него, закрылся дверцами и тотчас заснул. Ранним утром в комнату вошли две женщины: комендант общежития и уборщица.
— Почему шифоньер на полу лежит? — удивилась комендант. Подошла, открыла дверцу. Увидела меня, лежащего со скрещенными руками да как завопит:
— Мертвец! Беги, Наталья, в милицию звони скорее!
— Не надо в милицию, — выкарабкиваясь из скрипучей фанерной рухляди, торопливо сказал я. — негде ночевать, вот и устроился в нём.
— Абитуриент?! — всё ещё глядя на меня как на покойника, испуганно спросила комендант.
— Да… Из деревни я…
— Оно и видно. А чего же не обратился ко мне? Я бы постельное выдала, в комнату определила…
— Поздно пришёл… Вас не было… Вот я и сподобился.
— Сподобился, — передразнила женщина. — Чуть удар не хватил из–за тебя, дурака деревенского. Пойдём, комнату укажу. Там и жить будешь, если поступишь в техникум.
Я поступил. Как сдавал математику письменно — это классика!
Дело в том, что в математике я настолько запущен, что «а» плюс «b» в квадрате для меня не просто тёмный лес — тайга дремучая! В алгебре, в тригонометрии я просто нуль. Но я наизусть знал все формулы и понимал как применять. А вот алгебраических и тригонометрических действий выполнить не мог. Задача моего варианта заключалась в том, чтобы найти объём усечённой пирамиды, вписанной в конус. Я решал её так: записывал свои рассуждения на экзаменационном листке. «Поскольку площадь прямоугольного треугольника равна половине основания, умноженного на высоту, — писал я, — находим, что сторона AB равна…». Тут я оборачивался к соседу и спрашивал потихоньку:
— Ты нашёл, чему равна АВ?
Записывал готовый ответ и рассуждал дальше: «Сторона, лежащая против острого угла…». Толкаю соседа впереди:
— Чему равна ВС?
Опять готовый ответ и новое рассуждение. И так — всю задачу. В конце последний вопрос к соседу:
— Чему равен объём пирамиды?
Сдал работу и на другой день явился узнать результат, не очень–то надеясь на положительную оценку.
— А кто Гусаченко? — поблескивая золотом очков и вставных зубов, спросила преподаватель.
Я сжался в комок: не сдал!
— Есть такой? — пристально вглядываясь в лица абитуриентов, повторила она вопрос.
Я встал, готовый услышать что–то ужасное. И не поверил ушам.
— Работа заслуживает пятёрки, но из–за помарок поставила четвёрку. Мне очень понравились ваши рассуждения в ходе решения задачи. К сожалению, написано второпях, небрежно, хотя и верно.
Эта самая преподавательница чуть ли не за голову схватилась, когда я сдавал ей математику устно. Списывать было не у кого. Ничего решить я не смог и стоял у доски истуканом.
