Георгий Брянцев - Тайные тропы
… В одном из районных центров, недалеко от города, должен был жить человек Юргенса. Юргенс дал Саткынбаю адрес, по которому можно было найти этого человека, дал пароли для связи.
Саткынбай добрался до районного центра на автобусе и после долгих поисков нашел наконец то, что искал. Это было временное строение барачного типа, и около него, на теневой стороне, сидели несколько человек. Саткынбай подождал, пока разошлись люди, подошел к бараку и обратился к вышедшей из двери женщине:
— Мне Бражникова надо.
— Бражникова или Дражникова? — переспросила женщина.
Саткынбай растерялся. Он забыл, с какой буквы начиналась фамилия сообщника, и ответил наугад, что нужен ему Дражников.
— Шестая дверь, — сказала женщина.
На стук вышел молодой, лет девятнадцати, паренек в измазанном мазутом комбинезоне. На вопрос гостя, где можно увидеть Дражникова, он сам назвался Дражниковым и пригласил войти в комнату.
Здесь стояли аккуратно убранная кровать, стол с репродуктором, узенькая этажерка с книгами, стул.
Саткынбай сразу понял, что имеет дело не с тем, кто ему нужен. Приметы не совпадали: тот, по описанию Юргенса, был лет тридцати. Саткынбай спросил:
— У вас есть брат Даниил?
Паренек пытливо взглянул на гостя и, нахмурившись, резко ответил:
— Брата у меня нет! Изменник Родины, которого я когда-то считал своим братом, находится там, где ему надлежит быть.
Саткынбаю на мгновение стало душно. Вспомнив инструктаж, он не совсем уверенно пробормотал:
— Я познакомился с ним в сорок первом году, на фронте. Потом мы потеряли друг друга… Я только демобилизовался… Брат ваш тогда был…
— Был, да сплыл, и слушать о нем ничего я не хочу! — оборвал паренек.
Вот и все. Ширматы, файзуллы, дражниковы перестали существовать. Саткынбаю казалось, что он очутился в пустыне, где невозможно найти приют, где нечего рассчитывать на чью-либо помощь, поддержку.
И если бы на пятый день он не наткнулся на Абдукарима, трудно сказать, остался ли бы он в городе.
Только Абдукарим, которого Саткынбай встретил в годы войны в немецком плену, с которым познакомился и сдружился, помог ему.
… С той поры прошло без малого три года. Абдукарим поселил Саткынбая в доме старухи-матери, где он жил и сам. Саткынбай успокоился. Деньги, выданные Юргенсом, у него еще не иссякли, а через семь месяцев, хотя и не без труда, Саткынбаю удалось устроиться продавцом в промтоварном магазине.
Через открытое окно лилась вечерняя прохлада. Мерно и монотонно тикали большие стенные часы.
— Вам описать его внешность? — спросил Никита Родионович.
— Нет, благодарю, я уже имею представление, — сказал майор. — Меня интересует поведение Саткынбая, сама беседа.
Ожогин подробно, стараясь не упустить ни одной фразы, передал беседу с неожиданным гостем.
— Я хотел проследить, куда пойдет Саткынбай, но не решился, — добавил он в заключение.
— Правильно поступили, — произнес Шарафов. — Делайте только то, чего нельзя не делать; отвечайте на вопросы, на которые нельзя не ответить. А дальше будет видно.
3
«Допустим, автором письма является Саткынбай, или Ульмас Ибрагимов, — рассуждал Никита Родионович. — Но Саткынбай ясно и недвусмысленно сказал, что команда исходит от другого человека, имени которого он назвать не может. Кто же руководит им?»
Когда в семь часов вечера Никита Родионович подошел к консерватории, у тротуара уже стояло такси. За рулем сидел шофер. Номер машины совпадал с тем, который назвал Саткынбай. На лобовом стекле виднелась дощечка с надписью:
«Занята».
Ожогин открыл переднюю дверцу и встретился с недоброжелательным взглядом шофера. Очень худой; с большими глазами и болезненным цветом лица, он держал во рту папиросу и молча смотрел на Ожогина. Взгляд его как бы говорил: «Какого чорта вам надо?»
— Здравствуйте, — резко сказал Никита Родионович. — Карагач.
— Садитесь, — бросил шофер и отвел глаза. Машина тронулась.
Шофер за всю дорогу не произнес ни одного слова и не сделал ни одного лишнего движения.
«Еще один враг, — отметил про себя Никита Родионович, — и, кажется, тертый калач».
На окраине города машина остановилась у ворот дома. Шофер дал короткий сигнал.
— Сходите! — бросил он, не глядя на пассажира. Никита Родионович вышел, и первый, кого он увидел, был Саткынбай.
— Тут я обитаю, здесь мое постоянное жилье, — объяснил он, взяв под руку Никиту Родионовича.
Дворик был небольшой, но чистый и уютный.
Маленький самодельный хауз окружали кусты цветущего золотого шара, на круглой клумбе среди пышных астр красовались бархатистые розы; дорожка, ведущая к дому, была усажена уже утратившим свои цветы касатиком.
Под тенистой шелковицей стоял низенький столик, по обе стороны его были постланы ковровые дорожки.
На столике лежали дешевые конфеты в крикливой обертке, горкой возвышались виноград и персики, а у самого края стола примостилась стопка лепешек.
Саткынбай вынес из дому два фарфоровых чайника, уселся у стола, вытер полотенцем пиалы и разлил чай.
— Вы мне все-таки расскажите, — попросил Саткынбай, — почему Юргенс вдруг решил покончить с собой?
Никита Родионович пожал плечами, поставил пиалу на стол. Трудно ответить на такой вопрос. Он и сам толком не знал, что побудило Юргенса застрелиться. Видимо, другого выбора не было: гитлеровская Германия оказалась на краю пропасти.
— И вы видели, как его хоронили? — продолжал интересоваться Саткынбай, подливая себе и Ожогину чаю.
— Видел собственными глазами, как опускали в могилу, засыпали землей, как плакала его жена.
— Вот жену его я не знал, — признался Саткынбай и покачал головой. — А все же он дурак! Не рассчитал. Теперь такие, как он, нужны там, в Западной Германии. Им американцы дали работу, и они неплохо живут.
— А вам откуда это известно? — усмехнулся Ожогин.
— Как откуда? — удивился Саткынбай. — Из печати, а потом, я регулярно слушаю «Голос Америки», «Би-би-си». Иногда даже слышу кое-какие знакомые фамилии. Я ведь почти всю Германию исколесил, десяток лет в ней пробыл.
Во дворе никто не показывался. В уголке на нашесте петух ворчливо подталкивал курицу, усевшуюся на ночевку. Солнце заходило, лучи его скользили по железной крыше аккуратного домика. На ступеньках, у входа в дом, играла кошка с котятами.
«Кто же здесь живет? — размышлял Ожогин, слушая Саткынбая. — И действительно ли это квартира Саткынбая?»
