Николай Агаянц - Поединок. Выпуск 2
— Наверное, есть смысл. Я бы занялся вплотную Дальтрансом, — Воронов не очень уверенно взял сторону Кириченко, и вышло это скорее помимо его воли. Сидевший напротив Петр Петрович Стуков закатил глаза к потолку, тем самым выражая чувство полнейшего неудовольствия.
— Пусть будет по-вашему. Подготовить план работы группы к вечеру.
Воронов почти два часа согласовывал с руководством Дальтранса точные маршруты ездок Мишенева. Две любопытные детали значительно улучшили настроение Воронова — недостача Мишенева не подтвердилась, хотя пломба и была сорвана, и Станислав Антонович ни словом, ни делом не напомнил о том резком разговоре, который состоялся у них тогда по телефону.
На широком гаражном дворе Воронов внезапно столкнулся с Мотей. Он приветливо улыбнулся и остановился:
— Добрый вечер, Мотя. Как поживаете?
— Здрасте, — чересчур поспешно бросила та в ответ и, виновато нагнув голову, проскользнула мимо Алексея к двери в диспетчерскую.
Воронов смотрел ей в спину, ожидая, когда она обернется. И она действительно обернулась, но так, что сердце Воронова зашлось в тревоге. Это был взгляд затравленного зверька.
Алексей вошел в диспетчерскую, когда Мотя уже склонилась над бумагами. Но Воронов видел, что она ничего не пишет и поняла, кто вошел.
Мотя порывисто встала и, отскочив к окну, почти крикнула:
— Что, что вы от меня хотите? Воронов улыбнулся.
— Что с вами, Мотя? Я просто хотел поздороваться... Мне кажется, я вас ничем не обидел...
Мотя стояла, прислонившись к раме, и глядела на Воронова поверх кулаков, закрывавших лицо. С каждым мгновением она как бы оседала и через минуту при абсолютном обоюдном молчании тихо опустилась на подоконник. Тряхнув головой, внезапно произнесла:
— О Хромове спрашивал Чуев... До последнего слова выспрашивал, что он вам тогда сказал. Это в тот же вечер было... — она облегченно вздохнула, словно неимоверная тяжесть, которую она несла, упала с плеч.
— Почему же вы мне раньше ничего не сказали?.. Эх, Мотя, Мотя...
— Какое это теперь имеет значение, — она тихо всхлипнула, но говорила четко, даже не пытаясь утереть слезы, катившиеся по нарумяненным щекам. — Мне было страшно. Мне и сейчас страшно...
— Вас Чуев запугивал?
Она покачала головой.
— Нет. Не за себя боялась. За Чуева... Совсем не то... У меня ведь ребенок от Петра...
— Но ведь у него, если не ошибаюсь, есть жена, Людмила? — и тут только Воронов понял, что говорит глупость.
Но Мотя уже не слушала его, она уткнулась в руки, и полные плечи ее затряслись от рыданий.
— Успокойтесь, Мотя. И признайтесь, почему вы все-таки решили сказать об этом?
Не поднимая головы, она прошептала:
— Не могла больше... Не могла... Это как камень... Василия Петровича укор вижу... И говорю это, потому как считаю странным расспрос Петра.
— Спасибо, Мотя. То, что вы сказали, очень важно...
19
Алексей решил немедленно ехать к Чуеву. Но перед этим позвонил из автомата Стукову.
— Петр Петрович, минутку мне уделишь? Слушай, это потрясающе! Мотя, помнишь та диспетчерша, только что сказала, будто о старике Хромове вечером перед его смертью расспрашивал Петр Чуев... Кто такой? Ах, да. Это у них парень из спортивного клуба, мотогонщик. Я познакомился с ним в Таллине. Хочу немедленно продолжить знакомство дома...
Стуков слушал не перебивая, но под конец не удержался.
— Будь осторожен. Не подставь Мотю...
Воронов даже растерялся. Он вдруг почувствовал, как почва уходит из-под ног.
— Если я не скажу о Моте, то о чем же будет разговор? Перво-наперво, он спросит, почему я явился именно к нему!
— Ты прав. Но все-таки придумай что-нибудь. Скажем, оказался свидетель их разговора, который случайно...
— Шито белыми нитками, — протянул Воронов.
— Будем считать, что эти белые нитки специально прострочены. Так сказать, отделочные нитки. А вообще, не лучше ли пригласить его к нам?
— Нет. Хочу видеть его дома. В доме даже вещи рассказывают о хозяине...
— Ну-ну, — одобрительно произнес Стуков, — ни пуха...
— Бывай.
Воронов повесил трубку. Адрес Чуева был довольно громок — он жил в знаменитом высотном доме послевоенной постройки, с тяжелой лепкой, колоннами и шпилем.
На звонок открыла тихая, неприметная женщина с почти неуловимыми движениями. Может быть, их скрадывал полумрак коридора.
— Здесь живет Петр Чуев?
— Здесь, — равнодушно ответила она.
— Можно его видеть?
— А вы кто?
— Человек, — смеясь, ответил Воронов, но женщина шутки не приняла, крикнула в комнату: — Петя к тебе человек! — И скрылась в боковой двери, за которой виднелась кухонная плита.
Воронов вошел в комнату. Ему показалось, что он попал в антикварный магазин, закрытый на переучет. На всех плоскостях разностильной, но одинаково дорогой мебели, с инкрустацией и бронзовым под золото окладом, стояли хрустальные вазы немыслимых размеров и форм. Стены укрывали тяжелые ковры, наполовину скрытые за мебелью.
Притулившись к могучему буфету, на венском стуле сидел, положив волосатые ноги на такой же стул, Петр Чуев. Воронов узнал его скорее по чубу, чем по лицу, — так изменяла Чуева одежда. Если можно было назвать одеждой синие полинялые трусы и обвисшую майку на его крепком мускулистом теле. Воронов словно впервые увидел этого человека — он весь был покрыт синей татуировкой, словно подделывался под ажурный рисунок расставленного в комнате хрусталя..
Чуев был навеселе. Неохотно оторвал взгляд от голубого экрана, по которому двигалась, изгибаясь, эстрадная дива.
— Садись, — буркнул он и снова уставился на экран.
Воронов не понял, узнал ли его Чуев. Ситуация складывалась забавной.
— Из газеты, что ли? Спортивной? — спросил Чуев, не отрываясь от телевизора. — Так я уже дал интервью «Комсомолке». Дважды выступать не хочу... — Он зевнул. — И вообще, вы, борзописцы, правду все равно не опубликуете.
— Я не из газеты, — как можно вкрадчивее произнес Воронов. — Я из уголовного розыска...
Воронов впервые видел, чтобы вот так, на глазах, трезвел человек. Чуев сбросил ноги и, глядя на Алексея прищуренными глазами, словно только теперь осознал, что он в комнате не один, буркнул:
— Ну?!
«Тот еще интеллект! — подумал Воронов. — Ломброзо бы отнес его к явно немыслящим типам. Надо же — такой узкий лоб скрывался под роскошным чубом. А там, в таллинском лесу, он смотрелся. Неужели мастер спорта Чуев меня так и не узнает? А может, это и к лучшему!»
