Геннадий Гусаченко - Жизнь-река
— Мечтатель! С твоими–то тройками по математике и физике?!
Глянув мне в глаза, с затаённой грустью шептала:
— Милый Генка! Мне без разницы кем ты станешь. Я люблю тебя и буду ждать всю жизнь, чтобы с нами не случилось. Понял? Всю жизнь! Буду ждать со службы, с работы, из дальнего плавания, всегда, всегда. Где бы ты ни был — помни! Твоя Тоня ждёт тебя!
Обнявшись, тесно прижавшись друг к другу, мы шли по оранжевой от жарко цветущих огоньков поляне, и Тоня, приклонив голову к моему плечу, пела:
Если надо пройти все дороги–пути,Те, что к счастью ведут, —Я пройду, мне их век не забыть.Я люблю тебя так, что не можешь никакТы меня никогда, никогда, никогда разлюбить.
В сумерках надвигающейся июньской ночи, тёплой и тихой, мы лежали в душистой траве, целовались, страстно обнимались и объяснялись в вечной любви. Белокурые, мягкие волосы Тони, похожие на чёсаный лён, сплелись с листьями клевера, примятого нашими телами. Под расстёгнутой блузкой белели её обнажённые груди, доступные моим губам и ладоням. Всё колотилось в ней и во мне. Я ощущал трепет её тела и в волнении и со страхом думал, что настал тот решительный момент, которого ждал и боялся. Я не знал, как решиться мне на то, что делают все парни с девушками. Меня трясло как в лихорадке. Тоня слабо сопротивлялась моей неуверенной настойчивости и вдруг заплакала:
— Геночка, миленький, не надо… Не надо, прошу тебя…
— Что ты, Тоня, прости, — поспешно вставая, сказал я. Попытался приподнять и её, но она продолжала лежать, всхлипывая.
— Ну, не плачь, Тоня, обидел тебя, прости, — бормотал я, сгорая от стыда за свой бессовестный поступок.
Идиот! Девушка не против была отдать мне самое дорогое — целомудрие. Она ведь тоже готовилась к священнодейству чистой, обоюдной любви. И плакала, прощаясь с незапятнанной девственностью, с девичеством. А я смалодушничал. Любовь наша не состоялась. И всё пошло по–другому. Не знал парубок зелёный, что когда девушки в подобных ситуациях, стесняясь и набивая себе цену, говорят: «Нет», на самом деле, говорят: «Да». Кстати, великий Вильям Шекспир на эту тему как–то заметил: «Девушки часто из одного только приличия говорят «нет», желая, чтобы это «нет» приняли за «да». Ему вторит французский драматург и писатель Адриан Декурсель: «Да» есть слово, которое женщины легче произносят глазами, нежели губами».
Где ты сейчас, моя славная девчушка? Милая, наивная весёлая хохотушка… Чистая, прозрачная льдинка, звонкий колокольчик, звенящий тонким и нежным, мелодичным звоном.
Счастлива ли ты, моя добрая, ласковая, доверчивая Тоня? Не знаю, была ли бы ты счастлива со мной, но без сомнений стала бы прекрасной, заботливой женой, верной, надёжной и понимающей. Я помню тебя, моя первая любовь!
Вот и сегодня, на пустынном обском берегу, глядя в ночное небо, вспоминаю твоё жаркое дыхание во время наших свиданий, горящие глаза, крепкие объятия.
Мне через пару месяцев исполнится шестьдесят пять. Тебе на год меньше. И ты давно бабушка… Антонина Михайловна.
А как будто всё вчера было…
Эх, Тоня, Тоня! Неспетая песня моя!
Последняя школьная весна.
Сегодня 7‑е июня. Четверг. Двадцатые сутки плавания. День рождения Ирины — моей милой дочи. Сколько годков тебе стукнуло? Сейчас посчитаем. Ого! Двадцать девять! Бежит времечко. Но в любом возрасте ты для меня маленькая, любимая, дорогая доча.
С днём рождения, Ирочка! Будь счастлива! Папа помнит о тебе, любит и целует. Пусть твоя жизнь будет яркой и солнечной. Пусть впереди всегда ожидают радость, успех и удача в достижении жизненных высот.
Пусть в жизни для тебя все двери распахнутся,Пусть в жизни для тебя все люди улыбнутся.Пусть в жизни для тебя распустятся цветы,Милые, красивые, такие же, как ты!
07.45. Подъём. 08.45 — отход со стоянки у Могочина. Левый берег очень высокий, лесистый, в елях и соснах.
09.15. Быстро посвежело. Налетел ветерок. Ласточки, а быть может, то стрижи, носятся высоко в небе. Хорошая примета — дождя не будет. Солнце яркое. Небо частью в слоистых облаках.
10.00. Пересёк фарватер, перешёл на правый берег, чему помог ветер, дующий с западной стороны. Течение хорошее. Утки плавают неподалеку рядом с кустами.
13.40. Меня обогнал «БТ‑305». Дал сирену приветствия. В ответ помахал ему белой кепкой. Прошёл встречный «РТ‑800».
На берегу охотничье зимовье. На устье протоки перед створами к дереву прибита табличка: «Чаинский район. Охотничье–рыболовное хозяйство «Козуровское».
15.00. Не удержался против сильного ветра и течения, затащивших меня в бурную протоку. Она, к счастью, скоро кончилась и соединилась с рекой.
15.45. Прошёл какой–то хуторок на правом берегу. Вниз по реке меня обходит «РТ‑725». Жарко. Волны утихомирились.
18.45. Приблизился к знаку «1195». Погода установилась. Ветра нет. Поверхность реки сверкает гладью воды. Очень тихо. Из кучи розовых облаков всё ниже к горизонту опускается солнце. Его медно–красный диск полыхает жаром в пламени заката. Не к буре ли такое умиротворённое затишье?
21.30. Прошёл 1200‑й километр. Знак–отметка стоит на левом берегу. Вниз по реке движется «РТ‑820». Видел бегущую вдоль берега чёрную норку с рыбкой в зубах, зайца, сидящего на бугорке.
22.30. Миновал 1205‑й километр. Пристал к берегу, заросшему густым шиповником. Место — не подходящее для привала, но в сумерках надвигающейся ночи лучшего не сыскать.
Закончился двадцатый день плавания. Подведём итоги. Речная разметка судоходного пути начинается от слияния Бии с Катунью. Новосибирск на 705‑м километре. Отнимаем это число от 1205 и получаем 500. Делим на 20. В ответе — двадцать пять километров, проходимых в сутки. Маловато. Поднажать надо. Такими темпами не только до Крайнего Севера — до ближнего Прииртышья не дойду. Ударят холода, усилятся ветра. А там и до морозов не далеко. Но об этом в спокойный, тёплый вечер не хочется думать. Да и некогда. Вырубаю кусты шиповника, готовлю площадку для костра и палатки. Собираю дрова, разжигаю огонь. Бегаю к реке с ведром за водой, готовлю вечерний чай. Стаскиваю в палатку рюкзаки. Стелю постель. Умываюсь, чищу зубы. Всё это делаю, беспрестанно отмахиваясь веткой от полчищ комаров. Наконец, устало присаживаюсь к костру. Небо звёздное. Мокрый плавник потрескивает в огне, рассыпает искры. Пламя высвечивает палатку, тучи комаров. Спасаюсь от надоедливых кровососов в дыму. Смотрю на огонь и думаю, думаю…
…Мартовским воскресным утром последней школьной весны я чудом не утонул. Прихватив отцово ружьё, вышел на лёд широко разлившейся речки Боровушки. Выслеживая зайцев среди тальниковых кустов, незаметно очутился на русле. Тонкий подтаявший лёд проломился подо мной. Я ухнул в ледяную воду. Вынырнул, ухватился за край льдины, навалился на неё, вползая. Она обломилась. Я окунулся с головой. Бешено шлёпая ладонями по воде, среди обломков льда, я продвигался в полынье, пытаясь выбраться на лёд. Прозрачные тонкие льдины, не выдерживая моего веса, разламывались на части, и всякий рапз я глубоко окунался в ледяную купель. Каким–то невероятным усилием удалось дотянуться до тальниковой ветки, подобраться к толстому стволу и вскарабкаться на него. Сидя на ветвях, я отжал воду из одежды. Штаны, телогрейка, схваченные лёгким мартовским морозцем, тотчас превратились в ледовые доспехи. Сожалея об утопленном ружье, я опрометью бросился бежать в бедную избёнку тётки Лены, отцовой родной сестры. Она приняла меня радушно. Уложила на жарко натопленную русскую печь, напоила горячим чаем с малиной. Нет худа без добра. На этой печи нашёл потрёпанную книжку: «Повесть о разорении Рязани Батыем» в переводе Дмитрия Лихачёва. Пока сушилась одежда, прочитал в этой замечательной летописи о подвиге русского богатыря Евпатия Коловрата.
