Командировка в ад - Анатолий Федорович Дроздов
Это все потребовало времени. Шли четвертые сутки с момента тревожного звонка Ольги в Царицыно. Тревожные думы о предстоящем мешали членам группы наслаждаться пейзажами, хотя посмотреть на что имелось. Дорога то взбиралась на живописные холмы, то ныряла в долины. Лесистые склоны чередовались с выступами скальных пород. Команда находилась гораздо южнее Царицыно и, тем более, Центральной Варягии, здесь в конце марта уже во всю чувствовалась весна. Солнце во второй половине дня шпарило как летом, и хотелось включить кондиционер, в «тудоре» не предусмотренный. Оттого ехали с открытым люком в крыше, и свежий ветер поднимал пыль в салоне.
Села и небольшие городки отличались непривычной планировкой с крайне низкой плотностью домов. Выглядели ухоженными. Хозяева этой земли явно не ленились придать ей надлежащий вид даже в условиях оккупации.
Выйти в населенных пунктах члены группы не решались, остановки по нужде происходили вдали от жилищ, а за продуктами, пока заправлялся автобус, ходил Душан. Будучи в гражданском, члены команды смотрелись одинаково — в черных брюках и куртках, удобных для ночных дел, но однообразно-мрачных. Лишь Милица Докиш повязала на шею ярко-голубой платок, а на голову нацепила кепи изображением гор и надписью: «Србия». Разумеется, эти аксессуары несложно снять и спрятать, укрыв лицо черной маской, тем самым превратившись в европейский вариант ниндзя.
Иногда попадались отдельные патрульные полицейские машины. Серый «тудор» их внимания не привлекал. Лишь на выезде из городка Вочняк Ябука, километров за семьдесят до карантинной зоны, их остановили на наспех сооруженном блокпосту. Дорогу перегородил шлагбаум.
Возач вышел из буса и отправился к полицейским, но быстро вернулся.
— Говорят, надо предъявить документы. Там, ближе к бановине Високи Планины, собираются желающие прорваться в зону эпидемии и помочь родне. Вот и отсекают их заранее.
Душан собрал аусвайсы и с ними двинул к паре куривших сербов. Вдалеке, за ограждением из мешков с песком, скучали хорваты с винтовками за спиной.
— Скажут выходить — выходим, разоружаем сербских полицаев. Хорватов постараемся не мочить, но, если нет другого выхода… — предложил Николай. Борис согласно кивнул и коротко проинструктировал остальных бойцов, определив цели каждому, врачам же наказал не высовываться.
Под куртками у волхвов — только пистолеты. Пистолеты-пулеметы, противобактериальные защитные костюмы и прочее разоблачающее владельцев снаряжение упаковано на дне кофров. Зато на стороне волхвов численное преимущество. Шесть опытных офицеров против пятерых полицейских, да эффект неожиданности — все это должно принести успех… в теории. Которую, слава Богу, не пришлось проверять практикой.
— Ваш кофе, господин наредник!
Очень вовремя подошел этот малец лет четырнадцати и протянул старшему полицейскому и его напарнику по дымящейся кружке. Прохладным вечером, после того как спала дневная жара, кофе оказался кстати. Наредник лишь мельком глянул на фальшивые аусвайсы и вернул их Душану:
— Иди, брате! — и вполголоса предупредил быть осторожными, потому что хорваты лютуют.
Но здесь они безучастно смотрели на суету около буса и не вмешались, когда рядовой полицейский чин поднял шлагбаум. Сзади ждали проверки еще несколько машин. Их пропустили скопом, даже не потребовав аусвайсы: кофе стынет.
Николай шепнул Душану:
— А ты не хотел ехать в Софию за документами! Пришлось бы положить всех пятерых, высадить водителя и ломиться напролом… А у этих полицаев тоже жены, дети. И ничего плохого они нам не сделали.
Серб только развел руками, признавая правоту князя, и занял привычное место впереди — около водителя. Тот выключил изрядно надоевшее радио. Между ними завязался разговор.
Сербский язык если и отличался от запомнившегося по Югославии нулевых годов, куда Николай в прошлой жизни попал сразу после НАТОвских бомбардировок, то незначительно. Хоть прошло много лет — и в той, и в этой жизни, князь гораздо быстрее начинал понимать местных, чем большинство спутников. Для русского этот язык несложен.
— Только не говори мне, что я везу славских крестьян, брате, — сказал водитель подсевшему Душану. — Они такие же крестьяне, как моя бабушка — раввин из Вочняк Ябуки. Уверен, вы собрались на зараженные земли.
— Это ты сам себе напридумывал, — попробовал отбиваться Душан. — Перестань нести чушь брэ!
— Сердишься, брате? Значит, умный Иосиф попал в точку.
Возач, оказавшийся не совсем сербом, точнее — совершенно не сербом, откровенно рассказал об ужасе, накрывшем юг страны. Местные власти твердят «сохраняйте спокойствие и благоразумие», а как их хранить, если у каждого второго в зоне — или родня, или знакомые? При королевской власти было не сахар, но чтоб вот так — просто запереть людей на нескольких сотнях квадратных километров и бросить их без помощи… Немцы — конкретные уроды!
По мере проклятий еврея в адрес оккупантов у Несвицкого чуть отлегло на душе. Главное правило разведгрупп на чужой территории — не оставлять за спиной свидетелей, способных навести преследователей. И с хозяином «тудора» пришлось бы что-то делать, причем на глазах Милицы и двух других врачей, а им лучше не видеть эту сторону работы разведчиков. Но теперь он был уверен: Иосиф не предаст. Евреи и немцы стабильно не любили друг дружку в обоих мирах.
— У тебя кто-то есть в Високи Планины? — спросил Милош.
— Ой вей, да! — завздыхал Иосиф. — Двоюродная сестра с детьми. Гостила у нас. Всего лишь неделю как вернулась домой. Поссорилась с моей Сарочкой, ты же знашь, что будет, когда соберутся две еврейки под одной крышей…
Николай пересел вперед, где, мешая сербские слова со славскими и варяжскими, спросил: коль народ нервничает, что будет, как станет известно о тысячах смертей? Немцы не боятся массового возмущения?
— Немцы чувствуют себя хозяевами, — сморщился водитель. — Думают, что в любой миг спустят на нас своих цепных собак хрватов, и србы успокоятся. Кто останется жив, конечно.
Князь вернулся на место около Касаткина-Ростовского. Тот тоже в общих чертах уловил смысл беседы.
— Что думаешь, Коля?
— Один умный серб, Александр Баляк, однажды сказал: «Народу уже тысячу раз объяснили, что он счастлив, но все бесполезно!». Это очень подходит к описанию германской внутренней политики — только объяснять, но ни черта не делать. В Славии они прокололись, не без нашего участия, разумеется. Посмотрим, что здесь…
Борис иронично приподнял бровь.
— Ты хочешь начать революцию в Сербии⁈ Нас дома ждут дети, жены.
—
