Дервиш света - Михаил Иванович Шевердин
Как-то Алеша и Миша с другими гимназистами лазали по древним таинственным пещерам на Саибе около мазара Даниара, Шамси сказал своему «коллеге» Стасику Вернеру, склонному ко всяким фантазиям: «Пустяки. Это всякие ишаны и невежды выдумали. Кто им поверит, что скелет святого, зарытый здесь, имеет длину двадцать сажен? Дали бы мне разрешение, я бы им доказал, что здесь какой-нибудь допотопный слон закопан, а не пророк Даниил. Болтовня! Ишаны всем голову забивают мусором. Говорят, могила вытягивается в длину. Когда вытянется до Сиаба, тогда воссияет свет истины и над Самаркандом взовьется зеленое знамя пророка, и Туркестан освободится. Нет, не невежественные, суеверные муллы и ишаны, ростовщики и толстосумы освободят народ! Не из Мекки и Стамбула придет освобождение, а из…»
Тут юноша спохватился и шепотом добавил:
— Из России. А для этого не нужно ждать, когда мертвые кости пророка — которого и не было — начали бы расти, как трава аджирик.
Нет, Шамси не мог спокойно говорить ни про кызылкурганского ишана, ни особенно про царского казия — известного хана Исахана, миллионера, который причинил много зла семье Ибрагима-сандуксоза.
— Хан Исахан не ангел и не человек. Джановор он — животное! И измена у него накрашена и насурмлена, как гулящая женщина, и выглядит добропорядочной. И у него друзья такие, вроде муфтия из Тилляу, а их югурдак — мальчик на посылках, лизоблюд — тот самый Мирза, наушник с длинным коровьим языком.
И он же, Шамси, прочитал на память строки из древнего восточного философа:
«Когда прядешь нить из хлопковой пряжи, надо, чтобы она тянулась непрерывно».
В свои отроческие годы Шамси уже проявил себя маленьким философом.
И нить повествования приводит нас к тем связям, которые переплетали на какой-то период времени судьбы наших героев — Георгия Ивановича, Шамси, муфтия и сыновей доктора.
IX
Лицом к лицу он — смирный барашек.
За глаза — волк, пожирающий людей.
Ибн Хазм
Далекие загородные прогулки на Даргом и Сиаб, на Карасу и в Агалык, игры в казаки-разбойники, походы «по военной тропе» «последних из могикан» весьма по нутру юным сердцам. Захватывающе все интересно. Тайны! Приключения!
Мальчишки лишь смутно представляли себе свою роль связных революционера геолога, скрывающегося в пригородных садах и в махалле Кызыл-Курган.
Георгий Иванович «переиграл», по выражению Ольги Алексеевны. Чересчур уж рискованно выбрал одним из своих временных прибежищ старый гумбез — куполообразную построечку из средневековых кирпичей.
Надгробный мавзолей воздвигнут когда-то давным-давно, вероятно, еще в доисламские времена, над могилой какого-то святого. Имя его стерлось в памяти людей, купол почти весь обрушился, а под его сенью нашли место «упокоения» среди штукатурки и битых кирпичей старые, истрепанные, истлевшие рукописные книги и разрозненные листы бумаги.
Книжный мавзолей, как назвал этот гумбез, наткнувшись на него совершенно нечаянно, Георгий Иванович, привлекал его с той поры не только как тайное убежище от глаз посторонних, но и кое-чем другим.
— Вдруг я рядом с цитаделью мрака и суеверия, то есть с Соборной кишлачной мечетью, оказался в книгохранилище, — рассказывал Георгий Иванович доктору. — И еще поразительнее, фантастичнее, что на самом виду лежала книжка… нет, брошюра. Мог ли я верить своим глазам? «Манифест Коммунистической партии»! Нет, я не ошибся: пожелтевшая, с растрепанными оборванными листами. Но ошибки не могло быть. Жадно схватил я брошюру, засунул, озираясь, за пазуху.
— Этот мазар отведен здешними книголюбами под могилу книг, заканчивающих свое земное существование, но книг в основном священных. И для кого из здешних грамотеев, а в Кызыл-Кургане их раз, два и обчелся, «Манифест» священен? Здешние грамотные люди в махаллях на девяносто девять процентов и девять десятых — лица из духовенства. Для них марксизм все одно, что жупел для московских купчих. И очень хорошо. Поразительно, что книга попала на глаза первому именно вам. Что бы случилось с их высокопревосходительством, доктор имел в виду губернатора, увидь он там, в могиле, «Манифест»? Кондратий Иваныч был бы ему обеспечен. Ну, а потом они перерыли бы весь Кызыл-Курган. Сквозь сито бы просеяли. И уж не знаю, что с вами бы произошло. Ничего хорошего… Явный провал и кое-что похуже.
Местный старожил Иван Петрович рассказал Георгию Ивановичу, что вообще такие книжные хранилища не редкость в Туркестане. Во всех мало-мальски крупных населенных пунктах, будь то город или селение, обязательно найдется на главном кладбище окруженная кирпичным забором площадка, куда сносятся старые, обветшавшие книга и рукописи.
— Не знаю. Едва ли мы разгадаем тайну «Манифеста». В Кызыл-Кургане вроде некому читать такую крамольную книгу. Из русских в Кызыл-Кургане один единственный садовод, вы о нем слышали. Правда, через кишлак ездят по старой арбяной дороге в бухарские пределы. Кто-нибудь из неблагонадежных мог пробираться на юг. Уронил. Потерял. А кто-то подобрал и бережно, не поняв, что напечатано, принес в книгохранилище, чтоб не оскверняли священную бумагу. Прекрасная черта узбекского человека, — добавил доктор, — пусть неграмотного, пусть совершенно невежественного, это возвышенное, священное в подлинном смысле этого слова отношение к печатному и письменному слову. Пусть на листочке бумаги начертано, оттиснуто несколько даже непонятных букв, и этот листок никогда не сомнут, не порвут, не замарают, не выбросят под ноги. Всякая книга — священна: экземпляр ли это полуистлевшего корана, или стихи великого Бедиля, или анекдоты об Афанди — их не выкинут ни в мусор, ни в огонь очага. Все они будут бережно храниться в хранилище книг.
И частенько Георгий Иванович пробирался, прячась от посторонних взглядов, мимо старых ив и вдоль кирпичной ограды мазара, по щебенистой дороге, чтобы, забравшись в развалины гумбеза, порыться в груде старых рукописей. Нет, он не надеялся найти еще что-либо из политической литературы. Он искал манускрипты старых времен. Живя в Туркестане уже немало лет, он предался изучению языков. Свободного времени в его отшельнической жизни у него оставалось предостаточно, а лингвистикой он увлекался с юности. Но увлечение ветхими рукописями доставило ему новые серьезные заботы и неприятности.
Конечно, нельзя искать даже кратковременного убежища рядом или, если можно выразиться, у подножия такой почитаемой и посещаемой тысячами и тысячами паломников-богомольцев святыни, какой является мавзолей Хаджи Ахрара. Тут всегда людно. Каждый новый человек на виду, каждый привлекает пристальное внимание.
Однажды утром, едва лучи солнца пробились сквозь листву талов и прижгли щеку спящего нищего, как на ту же щеку упало что-то шуршащее и довольно-таки колючее. Рука проснувшегося судорожно, мгновенно вцепилась в… книжку, пыльную, пахнущую прелью.
Над самым ухом прозвучал голос:
— Во имя бога милосердного, творца всемогущего, создателя земли и неба, познающего явное и тайное,
