В плавнях Ханки - Вознюк Юрий Владимирович
Первая наша попытка закончилась неудачно — нас остановили коряги. Стоило только винтам зацепиться за них в воде — и дело могло бы кончиться скверно. Тогда мы спустили по ветру деревяшку Власова, и человек уцепился за нее, как за буксир. Выбравшись из толчеи волн, мы взяли курс на Лузанову сопку и через час были на ней.
Спасенный нами рыбак оказался с той же рыбалки, где нам предстояло сдавать уток. У лодки отказал мотор, и, если бы не наша помощь, трудно сказать, чем бы все это для него кончилось.
Мы отремонтировали ему мотор и вышли следом за ним в Ханку. Озеро волновалось, и пятнадцать километров пути еще раз убедили нас в далеко не равноправных условиях договора. Ведь в будущем нам не раз придется ездить на рыбалку, не дожидаясь хорошей погоды.
На берегу нас обступили рыбаки, с интересом рассматривая наши трофеи. Многие из них тоже были охотниками, но такое количество дичи видели впервые. Приемщик потыкался носом в каждую утку, но не забраковал ни одной. Получив квитанцию, а заодно и двух здоровенных сазанов в подарок, мы распрощались с рыбаками и снова ушли на Ханку.
Перед заходом солнца «зебры» — так называл наши лодки Димка за их пеструю маскировочную окраску — пришвартовались у причала Лузановой сопки. Ночевать у Бурика нам не хотелось, и, боясь опоздать на утреннюю зорьку, мы снова начали собираться в дорогу. Пока заправлялись бензином, готовили продукты и патроны, начало смеркаться. Ветер усилился, и на верхушках волн кое-где забелели барашки. К тому времени, когда мы выбрались из прибрежных водорослей, окончательно стемнело; все труднее становилось управлять лодкой. На середине протоки мы потеряли друг друга из виду. Сплошная темень, свист ветра да пляска холодных волн окружили меня. Я горько пожалел о нашей безрассудной затее ехать ночью, но отступать было уже поздно. Через несколько минут начался настоящий шторм; лодку бросало как скорлупу, брызги до боли резали глаза. Я не видел, куда плыву, — ни одной звезды, ни одного ориентира. Волны зловеще вырастали перед бортом, обдавали меня пеной, поднимали на гребень и с клокочущим шумом уносились в ночь. Лодка совершенно не слушалась руля. Тогда я поставил ее носом под большим углом к волнам и убавил обороты винта. Конечно, я рисковал оказаться не в той протоке, меня могло выбросить на берег, но это было лучше, чем утонуть. Все это время меня не покидала мысль о потерявшихся товарищах. Где они? Что с ними? Я хорошо представлял их положение: груженные вдвое больше моего, с буксиром за кормой... Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем появился берег. Лодка вышла в район протоки удачно — я даже видел ее, но как зайти в нее? Мне надо было сделать поворот на девяносто градусов, но стоило хоть немного не рассчитать скорость — и меня бы бросило на растущие в воде кусты... Выбрав волну покруче, я развернулся на ее спине и, стараясь не перевалить гребень, с сумасшедшей скоростью понесся в протоку. Только далеко от ее устья ко мне вернулось дыхание. Вокруг было тихо, как будто и не было ревущей Ханки, не было зловещих волн и пугающей темноты.
В условленном месте никого не оказалось. В тягостном раздумье я просидел полчаса. Никто не ехал, не слышалось стука мотора, только ветер свистел в ветвях голого кустарника. Сознание бессилия чем-нибудь помочь друзьям тяготило и не давало покоя. Я завел мотор и снова вернулся к устью. Там по-прежнему кипела и бесновалась вода. Раза три я принимался стрелять, но сколько ни прислушивался — ответа не услышал. Вернувшись в заливчик, поднял тент и залез под него. Тяжелая усталость навалилась на меня, тело казалось чужим, мысли путались. Сколько я спал — не знаю. Проснулся от ощущения какой-то непривычной тишины. Так бывает, когда в доме останавливаются часы. Но здесь просто утих ветер. На Ханке он начинается и кончается сразу. Часы показывали три часа ночи. Я начал готовить мотор к запуску, когда услышал знакомый звук. На привычно высокой ноте где-то гудела «Москва». Звук приближался ко мне, и спустя десять минут я увидел нашу лодку. Власов и Моргунов, живые и невредимые, восседали на ней. У меня словно гора с плеч свалилась. Видимо, такое же облегчение испытывали и они.
Их злоключения начались сразу же, как только мы потеряли друг друга из виду. Бросало их меньше, но тяжелая лодка отказалась слушаться руля. Несмотря на все усилия, ее не удалось удержать на нужном курсе, и лодку понесло по проливу и бросило на кусты. Хорошо, что «зебру» развернуло носом к волне, — иначе не миновать бы им купели. Так и штормовали они, держась руками за ветки, и за свою судьбу волновались меньше, чем за мою. Ночь подходила к концу, спать уже было некогда. Мы забрались в одну лодку, включили свет и радио.
Перед рассветом мы разбрелись по Гнилым протокам, расположенным у начала Большого озера. Бессонная ночь сделала свое дело — и к концу зорьки я едва набрал десяток уток, в основном чирков. Откуда-то из кустов приплыл ко мне Власов. У него добыча была больше, да и утки крупнее. Димка убил всего двух.
Посовещавшись, мы решили, что Гнилые протоки все-таки малы для нас. Богодуловские озера были рядом, и мы направились к ним. Памятуя о своих мытарствах в первое их посещение, я водрузил у входной протоки веху из травы. На всякий случай... С прикидками на возможный ветер я стал выбирать место для охоты. Выбор мой пал на низкий мыс с зарослями камыша перед ним. На открытом, далеко видимом с воздуха плесе разбросал чучела и принялся за маскировку.
После полудня на озере показался крытый морской бот. С его борта два человека с любопытством рассматривали мой скрадок. Я помахал им рукой, приглашал подъехать, но они демонстративно отвернулись, продолжая свой путь. Пораженный такой неучтивостью, я моментально догнал их и, сухо представившись, попросил документы. На какое-то мгновение они замешкались, но потом небрежно протянули мне удостоверения сотрудников Академии наук. Я знал, что заказник посещали орнитологи, и подумал, что это они. Стараясь сгладить впечатление от своего тона, я заговорил дружелюбней. Мы минут десять болтали о всякой всячине, и, конечно, об утках. На прощанье я похвалил их бот. Он был действительно хорош. Просторный, целиком закрытый, на нем стояла даже печка — он был хорошо приспособлен под жилье, да и штормовать на нем не страшно.
Вечером утки полетели в сторону Ханки; было непонятно, чем они могли там кормиться. В протоке, куда уплыли орнитологи, началась стрельба, раздались и первые выстрелы моих друзей. Мой скрадок утки облетали, что, впрочем, меня не огорчало. Для меня важнее было запомнить путь их пролета. Так ничего и не убив, я вернулся к своим чучелам, замаскировал лодку, поужинал и лёг спать.
Проснулся я за час до рассвета. Ночь выдалась холодной, с первой изморозью. Тянул свежий северный ветерок. Чай в термосе остыл. Пришлось разжечь керогаз.
Светало. Медленно розовел восток, где-то далеко справа хлопнул дуплет. По звуку выстрелов и по темпу стрельбы — Моргунов. Почти сразу же начали стрельбу орнитологи и Власов, и только над моим мысом стояла тишина. Так продолжалось минут пятнадцать, и я уже не на шутку встревожился за свою зорьку, как вдруг над чучелами появилась пара кряковых уток. Выстрел, другой... Обе крякуши полетели вниз, и одна из них, упав прямо на чучело, перевернула его. С этого момента утки начали появляться как по расписанию. По одной, по две, реже по три, они тянулись на дневку, и ни одна из них не прошла мой огневой рубеж. Давно уже молчали Моргунов и Власов, и только со стороны орнитологов изредка доносились выстрелы. Им-то, конечно, положено было знать утиные пролеты, но почему и они решили заняться заготовками, я не понимал. Сколько мне приходилось знать этих парней — все они не очень увлекались пальбой. Ружье с собой носили, но пускали в ход его редко, разве что по интересному экземпляру, да из-за необходимости сварить похлебку. Я даже подозреваю, что в глубине души они недолюбливают нас, охотников. Часам к десяти утра в моей лодке лежали тридцать пять. кряковых уток. Помимо обычных серых крякв половину добычи составляли черные, или, как их еще называют, маньчжурские кряквы. Эти утки, пожалуй, самые крупные из всей благородной утиной породы, достаются в трофеи только охотникам Дальнего Востока. Внешне похожие на обычных крякв, они отличаются от них более темным оперением, да еще большей осторожностью. Мне ни разу не приходилось видеть, чтобы черная кряква присела к чучелам. Она обратит на них внимание и даже подлетит к ним, но никогда не рискнет сесть рядом. На Ханке черная кряква встречается часто.
