Л. Константинов - Искатель. 1968. Выпуск №5
— Подумаем, — неопределенно отвечал Петренко. - Это крайний выход. Город должен держаться до последнего.
Приняли резолюцию: «Считать важнейшей задачей текущего момента защиту города от налета. Объявить военное положение». Военное положение в городе существовало всю революцию и гражданскую войну, но ревком считал полезным еще раз напомнить об этом.
После заседания председатель ревкома и Петренко остались наедине.
— Ты всерьез думаешь об эвакуации, товарищ Петренко? — спросил предревкома.
— Нет. Но полезно сделать вид, что мы не уверены в своих силах, паникуем. Более того, я бы днями вывез из города несколько второстепенных учреждений — об этом сразу станет известно Свининникову. Пусть бандиты смелеют.
— Хорошо. Скажи, ты уверен в успехе?
Петренко свел брови. За последние дни он исхудал, под глаза легли темные круги. Сказывались бессонные ночи, усталость, невероятное нервное напряжение.
— Могут быть случайности. Может не выдержать Колосова. Или бандиты что-нибудь пронюхают об операции. Да мало ли что может стрястись! Но это наш единственный выход. Судьба операции в руках у Колосовой. Только бы продержалась дивчина…
Вот уже который час Лариса доказывала главарям банд: город должен быть взят утром в понедельник.
— Мы по-другому делаем, — упрямился Вокун. — Лучший день — воскресенье. Люди на базар едут еще с вечера. С ними войдет часть наших. А потом паника, переполох — все нам на руку.
— Может, вы и правы. У вас опыт, вам виднее. Но в воскресные дни город охраняется особенно усиленно, разве не так? ЧК к вашей тактике приноровилась. Вот и нужно вы брать такой день, когда нас меньше всего ждут!
— То правда, правда, — кивали атаманы, и… все начиналось сначала.
Они сидели за столом пятеро, чьи имена наводили страх на всю округу. Но крупными считались только банды Свининникова и Бокуна, остальные помельче — два-три десятка головорезов. Атаманы были одеты кто во что — в пиджаки, френчи. Бокун натянул на себя суконную поддевку. Свининников щеголял в кожаном галифе и такой нее куртке, перетянутой офицерскими ремнями.
На столе мутнел в бутылях самогон, но к нему почти не прикасались — дело предстояло серьезное, сначала надо было договориться, а выпить успеется.
Адъютанты атаманов ржали, как стоялые жеребцы, у крыльца.
Леся сидела у края стола — строгая, неприступная, деловитая. Свининников представил ее на совещании как представительницу киевского антибольшевистского центра. Какие именно организации входят в этот центр, уточнять не стал. Атаманам импонировало, что о них знают аж в Киеве и направили оттуда своего представителя.
— Наши люди сообщают, что в городе паника. На вокзал вывозят имущество и архивы, — докладывал Свининников. — Гундосый побывал в лапах ЧК, так председатель при нем договаривался об эвакуации. Винтовки пораздавали рабочим, но это не страшно: застанем врасплох, выбьем поодиночке…
Атаманы кивали головами: так, так, выбьем…
— Ну, так на чем порешим? Навалимся с разных сторон или все вместе, кучно, прорвемся в город и уже там их покромсаем? Я за второе. Так сподручнее, все силы под рукой. А то выйдет: я до тебе в Киив, а ты до мене в Полтаву. — Свининников был горд: наконец-то затевалось дело, достойное его офицерского прошлого.
— Разом воно сподручнее, — поддержал Бокун.
На том и порешили. План был такой. Банды собираются в десяти верстах от города и вместе двигаются по направлению к нему. Неподалеку от городских окраин разворачиваются для атаки — впереди тачанки с пулеметами. Стремительным ударом сбивают реденькие заставы красных, тачанки врываются на центральную площадь, где ревком, ЧК и другие учреждения. Налет поддерживается «изнутри», еще с вечера в город войдет ударная группа с задачей во время нападения усилить панику.
День налета — понедельник.
Атаманы сели на лошадей и ускакали — готовить банды.
Леся смущенно улыбнулась.
— Дорогой Михаил, если вы так же решительно будете брать город, как мое сердце, то победа нам обеспечена.
Она порылась в складках свитки, извлекла откуда-то массивное обручальное кольцо.
— Его мне надел жених. Он полковник, сейчас в Польше. Очевидно, в ближайшее время мы услышим его имя — назревают новые события. Ему я обещала хранить верность. Но… — Леся лукаво улыбнулась глазами, — нынешняя жизнь странная и изменчивая. Все может быть…
Раззадоренный атаман не удержался от бахвальства:
— Мы возьмем этот город, Леся. Мы выпотрошим их, как карасей. И тогда я пошлю за вами нарочного с вестью- город ваш, Леся…
— Зачем нарочного, я буду с вами, рядом…
— Вы останетесь здесь. Нет смысла подвергать вас опасности. Управимся сами. Вы будете находиться на хуторе, ожидать нас. Как только закончим — сразу уйдем в степи, отсидимся. Вдруг большевики подтянут крупные силы…
— Но я не смогу спокойно сидеть на хуторе и ждать…
— Леся, спорить бесполезно. Вы для меня дороже города. Было бы глупо рисковать вашей жизнью.
Он не стал ей объяснять, что им движут не одни нежные чувства. Вчера вечером сбежавший из ЧК Гундосый отвёл его в сторону и горячо зашептал:
— Не подобаеться мени ця дивка, чуешь, отамане? Хочбый мене, а чую я, щось воно не тэ. Ти и залыш тут, так воно вирнише буде. Колы що — удавлю…
Свининников тогда еще вызверился на него, чуть не ударил: какие могут быть подозрения и у кого? Успокоившись и трезво поразмыслив, все-таки решил последовать совету адъютанта. Лучше бы иметь ее при себе, ну да вдвое прошито — крепче держит.
Леся понимала, что, если начнет настаивать, это может вызвать подозрения у осторожного Свининникова: он хотел иметь заложницу на случай неудачи. Оставалось надеяться, что выручат свои.
Они шли по принарядившейся в сиреневый вечерний убор степи. Свининников говорил о любви, обвенчанной с тяжелыми испытаниями. И в этом недоучившийся студент не мог удержаться от слащавой патетики. Леся думала: «Виктор был позавчера. До города ему — три дня. Должен успеть. Не имеет права не успеть».
— Послезавтра ваш день, Михаил, — говорила Леся Свининникову. Они шли по степи, сиреневой от заходящего солнца. Воздух казался настоянным на запахе спелых хлебов, был густым и прозрачным.
Свининников тяжело ступал коваными сапогами, вдавливая в пыль полевые цветы. Он был чисто выбрит, подтянут.
— Вот скоро и расстанемся, Леся, — сказал он. — Когда-то теперь свидимся? Очень вы мне пришлись по сердцу…
Степи подступили вплотную к городу. Прямо у околиц окраинных домов начинались разливы ржи. Рожь стояла высокая, в рост человека, тяжелый колос гнулся к земле. Синими искорками вкрапливались в желтизну колокольчики. Скоро уборка, придут мужики с косами, ляжет рожь под косой на горячую, насквозь прогретую солнцем землю. А пока стоит не шелохнется под едва приметным степным ветерком.
