З Валентин - За чудесным зерном
Рябушкин рассеянно глядел на мальчика. На своем веку Рябушкин видел не одну сотню беспризорных. Были среди них иногда неплохие ребята: некоторые работали теперь в артелях, другие устроились на заводе. И этот беспризорный — из коровьего вагона — как будто ничего.
«Хотя, — подумал Рябушкин, — кто их разберет. Может и жуликом оказаться».
И Рябушкин принялся расспрашивать Витю.
Мальчик растерянно переминался, смотрел в сторону — то в окно, за которым бледное небо постепенно розовело, то на стол, закапанный красными чернилами. Острые Витины глаза приметили на столе ученическую клетчатую тетрадь, раскрытый учебник и крепко искусанный карандаш.
Витя перевел глаза на Рябушкина, увидел фиолетовые пятна на губах дежурного, уловил дружелюбный огонек в его глазах, — и тут на Витю снизошло вдохновение.
***Костя, благополучно ускользнувший от сторожа, с тоской и волнением в течение целого часа издали разглядывал дверь, за которой скрылся Витя. Перед ним стояла труд
ная задача: что делать дальше? Вдруг дверь открылась, на пороге показалась высокая мальчишеская фигура, и через минуту Костя тормошил товарища.
— Тебя отпустили? Или ты удрал? Как выбрался?
Витя подмигнул, хихикнул и заявил:
— Ну, едем, браток.
— Куда?
— Ну, конечно, в Москву.
— Да как же это так? Расскажи толком.
— На хорошего парня наскочил. — И Витя рассказал подробно. — Я ему объяснил, что мы с тобой из далекой деревни. Что жили мы у дядьки, который нам не позволял учиться. Что мы сами подготовились по предметам и удрали в Москву, чтоб держать экзамен на рабфак.
— Зачем же ты все это наплел?
— Видишь ли, я догадался, что парень сам готовится к экзамену; ну, значит, и посочувствует. Только знаешь, он — молодец: сразу не поверил, а стал гонять меня по всем учебникам. Гонял битый час до того, что меня в жар ударило. Но тут я — как будто нечаянно — в карман полез и выронил зубную щетку. Тогда он совсем отмяк, велел мне тебя отыскать и — знаешь что? — охлопотал нам бесплатный проезд до Москвы. Хоть и близко, а все лучше, чем пешком!
— Ну и складно же ты врал, Витька! И не совестно?
— Самую малость совестно, — признался Витя. — Уж очень хороший парень.
Ухмыляясь, Витя и Костя минут через пять стояли перед чистеньким вагоном.
Рябушкин передал обоих мальчиков знакомому кондуктору, помахал рукой вслед уходящему поезду и пошел решать теорему.
ГЛАВА VI
Москва красилась, строилась, штукатурилась. На перекрестках клокотал в котлах горько–дымный асфальт. Вдоль тротуаров лежали бревна, доски, железные рельсы, стояли башни красного кирпича.
Москва гудела, звенела, рычала тысячами автомобильных рожков, ошеломляя даже привычных своих жителей, а в ушах у Вити и Кости вся уличная суета слилась в один
гул.
Но до университета они добрались. Огромный, раскинувшийся на четыре улицы, он тоже подправлялся. Снаружи на воздушных качелях висели маляры, в широких коридорах стоял крепкий запах свежей побелки.
Для того, чтобы найти Мирзаша Алдиарова, нужно было добраться сначала до профессора Петровского. Мальчики спрашивали о нем всех, кто им попадался на дороге. Тщетные вопросы. Здание было наводнено сезонными рабочими, которым не было дела до профессора.
Мальчики бродили по коридорам, заглядывали в раскрытые двери. Широкооконные комнаты, загроможденные скамьями, мелькали одна за другой. На стенах пестрели рисунки — то части машин, то части человеческого тела. На одном шкафу стоял огромный стеклянный глаз.
В каком–то крутом закоулке Костя и Витя столкнулись с невысоким человеком. У него была борода клинушком, голубые глаза, которые казались сильно увеличенными от стекол очков. Человек взглянул на мальчиков недоумевающе и рассеянно. В руках у него была куча покупок. Подбородком он придерживал красный круглый сыр и две банки варенья.
— Извините пожалуйста, — обратился к нему Витя, — не знаете ли вы Петровского, Клавдия Петровича? Мы были бы крайне благодарны…
Голубые глаза напряженно уставились в одну точку.
— Чертовски знакомое имя… Кто такой? Нет, не припомню. Извините. — И человек, прихрамывая, скрылся в проходе.
Наконец после кружения по университету мальчики очутились в небольшой комнате. Здесь была канцелярия. Густо пахло сырой штукатуркой. Между двумя стремянками была переброшена доска; на ней скулил песню вихрастый молодой маляр, а под доской приютился канцелярский стол с бумагами, перьями и карандашами.
Невозмутимый секретарь, защитив голову от летящих брызг раскрытым листом «Правды», хладнокровно сидел у стола и что–то писал.
Возле него горячился встреченный раньше мальчиками невысокий человечек с жидкой полуседой бородкой кли- нушком.
— Я вам говорю, товарищ, — руки опускаются. — Говоривший действительно попробовал опустить руки, но банки с вареньем закачались, а сыр соскочил на пол и укатился под стол. — И всюду ремонт… Люди ломают себе ноги…
— Но ведь вы же, профессор, говорили, что он сломал ногу, когда соскочил за вами на ходу с трамвая.
— Ну да, за мной; я ведь не мог оставаться. Она мне показалась замечательной и достаточно старой.
— Кто она?
— Китайская ваза в окне… Пришлось соскочить.
— Что ж, ваза стоила сломанной ноги?
Хромоногий человек презрительно улыбнулся.
— Она не стоила и штрафного рубля, который пришлось заплатить милиционеру. Скверная подделка. Но я боюсь, что мне придется отказаться от поездки.
— Почему, профессор?
— У меня, очевидно, тоже растяжение сухожилия правой ноги.
— Вы страдаете? — участливо спросил секретарь.
— Гм… боли нет, не замечаю. Но я хромаю, я сильно хромаю. Не знаю, сумею ли я выехать во–время.
Человек сделал приветственный жест рукой, взял написанную справку, переложил сыр подмышку и, припадая на одну ногу, направился к выходу.
Когда профессор был уже на пороге, секретарь окликнул его:
— Товарищ профессор! Вы можете спокойно собираться в дорогу.
— Почему это?
— Потому что вы не растянули сухожилия, а только оторвали каблук на одном ботинке.
Мальчики и маляр фыркнули: действительно одного каблука не было.
Профессор взглянул на бескаблучный ботинок.
— Я вообще, — сказал он веско, — не рассеян. Но немудрено, что болезнь Мирзаша меня расстроила. — И он вышел.
— Как он сказал? — толкнул Витя товарища.
— По–моему, Мирзаша. Значит…
Они оба повернулись к секретарю и одним духом выпалили:
