Пэм Муньос Райан - Эсперанса
Гуаявы
Выйдя из сада фиговых деревьев, они оказались в грушевой рощице. На просеке они увидели сеньора Родригеса – он ждал их у сарая с фонарем в руках. Они поспешили войти внутрь. Вспугнутые голуби слетели с балок. В сарае их ждала повозка, загороженная ящиками с зелеными гуаявами.
– А Марисоль не пришла? – спросила Эсперанса, оглядывая сарай.
– Я должен был молчать о вашем отъезде, – сказал сеньор Родригес. – Когда придет время, я скажу ей, что ты искала ее, чтобы попрощаться. А сейчас надо спешить, пока не рассвело.
Альфонсо, Мигель и сеньор Родригес соорудили в повозке еще один этаж: в пространстве между ним и днищем повозки едва-едва могли улечься рядом друг с другом мама, Эсперанса и Гортензия. Гортензия постелила одеяла. Эсперанса знала о плане побега, но теперь, увидев узкую щель, в которую ей надлежало залезть, заколебалась:
– Пожалуйста, можно я сяду с Альфонсо и Мигелем?
– Нельзя, милая.
– Слишком много бандитов, – сказал Альфонсо. – Ночью женщинам грозит опасность на дороге. Кроме того, не забывай, что у твоих дядей повсюду шпионы. Поэтому нам придется добираться в повозке до Сакатекаса и сесть на поезд там, а не в Агуаскальентесе.
– Луис громко бахвалился своей помолвкой, – сказала Гортензия. – Подумай, в какую он придет ярость, когда узнает, что вы уехали Вас никто не должен увидеть.
Мама и Гортензия поблагодарили сеньора Родригеса, попрощались с ним и устроились в повозке. Эсперанса неохотно легла на спину между ними.
– Когда мы сможем выйти?
– Время от времени мы будем останавливаться и отдыхать, – сказала мама.
Эсперанса уставилась на деревянные доски в нескольких дюймах от ее лица. Она слышала, как Альфонсо, Мигель и сеньор Родригес укладывали ящики гуаявы на настил над ними. Почти созревшие плоды пахли как груши и апельсины вместе. Потом Эсперанса почувствовала, как гуаявы покатились к ее ногам, когда Альфонсо и Мигель завесили повозку сзади. Если бы кто-то увидел ее на дороге, то решил бы, что фермер со своим сыном везут фрукты на рынок.
– Как вы там? – спросил Альфонсо, его голос звучал словно издалека.
– Мы в порядке, – ответила Гортензия.
Повозка тронулась. Внутри было темно, казалось, кто-то укачивает их в тряской колыбели – то из стороны в сторону, то вверх-вниз. Эсперанса почувствовала страх. Она знала – стоит ей несколько раз ударить ногой по настилу, и она сможет выбраться наружу, но все равно чувствовала себя в ловушке. Вдруг она почувствовала, что ей трудно дышать.
– Мама! – сказала она, задыхаясь.
– Я здесь, Эсперанса. Все хорошо.
– Помнишь, – спросила Гортензия, беря ее за руку, – как мы прятались от воров? Тебе было тогда пять лет. Какой же ты была храброй малышкой! Твои родители, Альфонсо и другие слуги уехали в город. В доме остались только ты, я и Мигель. Мы сидели в твоей спальне, и я подкалывала булавками и подшивала край твоего голубого шелкового платья. Помнишь это платье? Ты просила подогнуть его повыше, чтобы были видны твои новые туфли.
Глаза Эсперансы начали привыкать к темноте и к раскачиванию повозки.
– Мигель вбежал в дом – он увидел бандитов, – сказала Эсперанса. Она вспомнила, как стояла на стуле, раскинув руки, как птица, готовая взлететь, когда Гортензия пригоняла на ней платье. А еще она помнила свои новые туфли – черные и блестящие.
– Верно, – подтвердила Гортензия. – Я выглянула в окно и увидела шестерых мужчин. Их лица были закрыты платками, а в руках они держали ружья. Эти люди считали, что им дозволено воровать у богатых и отдавать награбленное бедным. Но они вовсе не всегда отдавали бедным захваченное добро, а иногда еще и убивали невинных людей.
– Мы спрятались под кроватью, – сказала Эсперанса, – и свесили с нее покрывало, поэтому они нас не увидели. – Она вспомнила, как смотрела на доски кровати – почти как сейчас на доски повозки.
– Но мы не знали, что в кармане у Мигеля была здоровенная мышь. – Гортензия улыбнулась в темноте.
– Да, он хотел меня напугать, – сказала Эсперанса.
Повозка скрипела и покачивалась. До них доносились приглушенные голоса Альфонсо и Мигеля. Стойкий запах гуаяв наполнял повозку проникая в ноздри. Эсперанса немного расслабилась.
Гортензия продолжила:
– Мужчины вошли в дом. Они открыли буфет и забрали серебро. А потом мы услышали, как они поднимаются по ступенькам. Двое вошли в спальню. Мы из-под покрывала увидели их большие башмаки, но не издали ни звука.
– А потом я укололась булавкой, дернула ногой и стукнулась о кровать.
– Я так испугалась, что они нас найдут! – сказала Гортензия.
– Но Мигель выкинул мышь из-под кровати, – вспомнила Эсперанса, – и она побежала по комнате. Мужчины сначала испугались, но потом засмеялись, и один из них сказал: «Да это просто мышь! Хватит с нас, пошли!» И они ушли.
– Они забрали почти все серебро, – заговорила мама, – но мы с папой думали только о том, что вы остались целы и невредимы. Ты помнишь, как папа сказал, что Мигель – умный мальчик и повел себя очень храбро, а потом спросил у него, какое вознаграждение он хочет за то, что защитил тебя.
– Мигель захотел прокатиться на поезде, – вспомнила Эсперанса.
Гортензия тихо хмыкнула, а мама взяла Эсперансу за руку.
Казалось, они только вчера съездили с Мигелем на поезде в Сакатекас – это была его награда. Ему было восемь лет, а Эсперансе – пять. На ней было красивое голубое шелковое платье, и Эсперанса помнила, как в тот день Мигель стоял на станции с галстуком-бабочкой и весь сиял, как будто Гортензия вымыла и накрахмалила его. Волосы Мигеля были гладко зачесаны, а глаза блестели от восторга. Он не сводил глаз с медленно подползавшего к перрону паровоза. Эсперанса тоже была взволнованна.
С шумом и треском подошел поезд, и носильщики засуетились, провожая пассажиров в вагон. Папа взял детей за руки, и они сели в поезд, помахав на прощание Альфонсо и Гортензии. В купе были сиденья, обитые мягкой кожей, и Эсперанса с Мигелем весело на них плюхнулись. Потом они ели в вагоне-ресторане за маленькими столиками, на которых были разложены серебряные приборы и расставлен хрусталь. Когда пришел официант и спросил, что им принести, Эсперанса сказала:
– Пожалуйста, принесите нам завтрак.
Мужчины и женщины, одетые по последней моде, в шляпах, заулыбались, глядя на любящего отца и его двух детей. Когда они приехали в Сакатекас, женщина в яркой шали поднялась в поезд и пошла по вагонам, продавая манго на палочке. Плоды были очищены и порезаны в форме экзотических цветов. Папа купил каждому по манго. Когда они ехали обратно, Эсперанса и Мигель прижались носами к оконному стеклу и всем, кого видели, махали липкими от сока свежих манго руками.
