Евгения Соловьева - Мастер теней (СИ)
Купец ткнул в него толстым пальцем с аккуратно подпиленным ногтем. А Стриж в который раз подумал: какой шис дернул его назваться случайной девице рабочим прозванием, а не любым выдуманным именем? Не так важно, конечно — все равно никто кроме Мастера с учениками его так не зовет, да и Хисс позаботится, чтобы все видевшие его слугу позабыли и внешность, и имя.
— Ты ж небось и меча в руках не держал никогда, — продолжил купец. — Да и зачем тебе меч? Вот что ты забыл в Луазе? Денег думаешь заработать… а поехали со мной к гномьим горам. Богатый, спокойный край, самое место для музыканта. Уж там тебе всяко лучше будет, чем под боком у этого нечестивца, забери его Мертвый.
Стриж слушал, кивал и потихоньку любопытствовал: а что за пророк? откуда? а что там, под Луазом, делается? К сожалению, ничего полезного купец не знал. Слухи о гибели генерала Флома с полком пехоты догнали его уже в дороге, да и ехал он не через Тиспе, а много западнее.
Генерала купец искренне, до слез, жалел.
— Какой герой был! И орков разбил, и Полуденной Марке укорот дал, и разбойную нечисть на юге повывел. А как его солдаты любили! Племянник мой под его началом служил, лет десять тому. До капрала дослужился. Уж как хвалил генерала! При нем и порядок, и учеба — представь, заставлял солдат грамоту учить, чтоб всякий приказ могли прочитать. И мундиры из лучшего полотна шили, по полтора империала за шутку! — купец вздохнул, припоминая дивные прибыли.
К восхвалениям покойного Медного присоединились и помощник купца, и возчик, правивший фургоном. Даже молчун Генью нашел несколько добрых слов для Фрая Флома.
— Вот что толку от империи, а? Все эти шеры, дери их Мертвый, Конвент, — сокрушался купец. — Что б им послать какого светлого шера, да сделать из охальника кебаль на палочке. Да как у него язык повернулся назвать покойную королеву демоницей и потребовать казни принца с принцессой? И ведь есть сумасшедшие, верят. Тьфу! И Конвент этот — тьфу! Скоро вся Валанта заполыхает, а им и дела нет. А все темные! Будь у нас, как у людей, светлый придворный маг, давно бы навел порядок…
Вскоре от сетований купца у Стрижа начало сводить скулы, и он снова взялся за гитару. Слава Светлой, под ленивое бренчанье обиженные складки у губ купца разгладились, хмарь сменилась светлой грустью — а главное, он замолчал.
* * *Так, под разговоры и гитарные импровизации, миновали первые три десятка лиг. Обоз двигался споро, останавливаясь лишь на ночь в маленьких городках или селах. Циркачи давали короткое представление, собирали скудные медяки и устраивались на сеновале.
В первый же вечер Генью оттаял: с менестрелем труппа заработала чуть не вдвое больше, чем обычно. Недовольна была лишь Павена — слишком уж ласково, на её взгляд, белобрысому гитаристу улыбалась хозяйка сельской таверны, вдовушка в самом соку, и слишком уж часто он улыбался в ответ. Недовольство фокусницы прошло, лишь когда Стриж, что-то неубедительно пробормотав насчет духоты на сеновале, прихватил одеяло и утащил её ночевать на свежем воздухе, прямо на плоской крыше сарая.
Там же, под алмазной россыпью звезд на бархатном камзоле Хисса, Стриж услышал историю Павены. Грустную и обыкновенную историю.
Позапрошлой весной она потеряла отца, когда на их фургон напали лихие люди, мать же её умерла намного раньше. Павене повезло, что она отходила от стоянки искать жалей-траву, когда разбойники резали артистов. Она спряталась в лесу и вернулась к догорающим остаткам фургона, чтобы похоронить изувеченные тела отца, двух женщин, одну из которых она иногда называла мамой, и дядюшки, качавшего её на коленях и рассказывавшего сказки на ночь, сколько она себя помнила.
— И после этого ты снова на дороге? — спросил Стриж, накручивая на палец длинный темный локон.
— Это моя жизнь. Другой я не знаю, да и знать не хочу. — Она перекатилась на спину и закинула руки за голову, подставляя зацелованные груди лунному свету. — А смерть… все там будем, рано или поздно.
* * *За следующие дни Павена научила его нескольким простым, но эффектным фокусам с картами. Она смеялась, что с такими руками и артистичностью он мог бы стать великим фокусником или профессиональным шулером. На это Стриж отвечал, что работа фокусников и шулеров больно нервная, так что он останется простым музыкантом.
— Простому музыканту надо уметь себя защитить, — говорила она, жонглируя двумя парами идеально сбалансированных и отточенных ножей с отлично знакомым Стрижу клеймом мастера Ульриха. — Дальше к северу неспокойно. Разбойники и Лесные Духи. — Лицо её становилось вдруг таким же твердым и острым, как клинки в руках. — Учись, Стриж. Пригодится.
Он учился. Но оружие валилось из рук, а при виде порезанного пальца он побледнел и чуть не расстался с завтраком. Глядевший на это безобразие Генью лишь сплюнул и велел Павене не тратить времени зря и подарить мальчику пяльцы. На что Стриж вспыхнул, заявил, что научится, всем покажет, вытребовал нож и тут же уронил его под колеса фургона.
— Отличный нож испортил! Восемь марок! — ругался Генью, разглядывая погнутое лезвие.
— Ничего, — успокаивала его Павена. — У меня есть запасной.
Но больше своих ножей в руки Стрижу не давала.
* * *Казалось, эта долгая дорога пролегает через какой-то другой, чуждый горожанину, но притягательный мир. Однообразные пейзажи, мерный скрип фургонов, разговоры купцов, схожие, как близнецы, маленькие городки, одинаковые представления и незнакомые лица — как листья, плывущие по осенней реке.
На пятый день добрались до развилки. Купец в последний раз предложил менестрелю отправиться с ним к гномьим горам. Получил отказ и, на всякий случай велев, если что, искать его контору в Дремсторе, на улице Золотой Кирки, повернул обоз на запад. А пятерка артистов направилась дальше на север пешком.
Хоть они потеряли в скорости, зато Стриж перестал ощущать себя братом-близнецом полосатого котяры, днями напролет дрыхнущего наверху фургона, подставляя солнышку то один бок, то другой. Деревеньки по дороге попадались часто, но они останавливались не в каждой. А после полудня седьмого дня добрались до первого после столицы крупного города, Асмунда.
Шуалейда436 г. 5 день месяца Жнеца. Роель Суардис.
Сквозь щель в шторах королевской опочивальни пробивались лучи солнца, прочерчивая золотые полоски на узком лице девушки лет семнадцати, читающей вслух из толстой книги с желтыми пергаментными страницами. Волнистые черные волосы выбивались из простого узла на затылке и лезли в глаза. Шуалейда то и дело заправляла непослушную прядь за ухо.
