Уилбур Смит - Орел в небе
– Сколько? – повторил Дэвид.
– После того, как миссис Морган очнется, нерв начнет сходить с ума, посылая в мозг массу противоречивых сигналов. Она увидит цвета и образы, словно в наркотическом сне, и необходимо какое-то время, чтобы это прекратилось – по моему мнению, от двух недель до месяца, но потом нерв полностью восстановит свои функции, и к ней вернется зрение.
– Две недели, – вторил за ним Дэвид, испытывая облегчение приговоренного, которому объявили об отсрочке.
– Вы, конечно, сообщите ей хорошую новость. – Рувим опять жизнерадостно рассмеялся, хотел еще раз толкнуть Дэвида, но передумал. – Какой прекрасный подарок вы ей преподнесете!
– Нет, – ответил Дэвид. – Я пока ничего ей не скажу, выберу подходящее время позже.
– Но если ей не сообщить, она решит, что видит галлюцинации, и встревожится.
– Мы объясним ей, что это нормальные последствия операции. Она привыкнет к ним, и тогда мы ей расскажем.
– Дэвид, я... – серьезно начал Рувим, но остановился, увидев свирепый взгляд голубых глаз на изуродованном лице-маске.
– Я сам скажу ей! – В голосе Дэвида звучала такая ярость, что Фридман на шаг отступил. – Таково было условие, и я скажу, когда решу, что время пришло.
* * *В темноте появился крошечный янтарный огонек, бледный и далекий, но она видела, как он расползается, словно делящаяся амеба, превращается в два огонька, каждый из них в свою очередь делится, и вскоре вся вселенная заполнилась мерцающими звездами. Свет бился и пульсировал, дрожащий и торжествующий, он менялся от янтарного к ослепительно белому, как искристый блеск бриллианта, потом превратился в солнечную голубизну тропического океана, в мягкую зелень лесных полян, в золото пустынь – бесконечная череда цветов, изменчивых, сливающихся, тускнеющих, вспыхивающих.
Потом цвета обрели форму, они вращались, как огромные колеса фейерверка, взрывались, испускали потоки огненных искр, вспыхивали новыми каскадами света.
Дебру поглотило многообразие обступивших ее цветов и форм, ошеломила эта красота. Она больше не могла молчать и закричала.
И тут же ощутила руку, знакомую сильную руку, и голос, любимый, успокаивающий, твердый.
– Дэвид! – облегченно воскликнула она.
– Спокойней, дорогая. Ты должна отдыхать.
– Дэвид, Дэвид. – Она слышала слезы в своем голосе, новые потоки цвета обрушились на нее, невыносимые в своем богатстве и разнообразии.
– Я здесь, дорогая, здесь.
– Что со мной, Дэвид? Что со мной?
– Все в порядке. Операция прошла удачно.
– Цвета, – воскликнула она. – Они заполняют мою голову. Я никогда такого не видела.
– Это результат операции. Свидетельство ее успеха. Опухоль удалили.
– Я боюсь, Дэвид.
– Нет, дорогая. Нечего бояться.
– Обними меня, Дэвид. Крепче. – В кольце его рук страх отступал, и она медленно училась плавать по океанам цвета, приняла их и наконец ощутила удивление и радость. – Это прекрасно, Дэвид. Когда ты меня обнимаешь, я не боюсь. Удивительно.
– Расскажи, что ты видишь.
– Не могу. Это невозможно. Не могу найти слов.
– Попытайся! – промолвил он.
* * *Дэвид был один в номере. В полночь его соединили с Нью-Йорком.
– Роберт Дуган. С кем я говорю? – Бобби говорил резко и деловито.
– Дэвид Морган.
– Кто?
– Муж Дебры Мардохей.
– А, здравствуйте, Дэвид. – Тон агента изменился. – Рад слышать. Как Дебра?
Было очевидно, что интерес Дугана к Дэвиду начинается с его жены и оканчивается ею же.
– Поэтому я и звоню. Ей сделали операцию, и сейчас она в больнице.
– Боже! Надеюсь, ничего серьезного.
– Все будет в порядке. Через несколько дней ее выпишут, а еще через пару недель она сможет работать.
– Рад слышать, Дэвид. Замечательно.
– Послушайте, я хочу, чтобы все подготовили – контракт и все прочее – насчет сценария "Нашего собственного мира".
– Она собирается его написать? – Радость Дугана ясно чувствовалась даже на расстоянии в шесть тысяч миль.
– Да.
– Замечательная новость, Дэвид.
– Подготовьте хороший контракт.
– Положитесь на меня, приятель. Ваша девчушка – чистый бриллиант. И если ей хорошо заплатят, думаю, это ей не повредит.
– А сколько времени уйдет на сценарий?
– Контракт хотят заключить на шесть месяцев, – сказал Дуган. – Продюсер сейчас находится на съемках в Риме. И, вероятно, захочет, чтобы Дебра поработала с ним там.
– Хорошо, – согласился Дэвид. – Ей понравится Рим.
– Вы будете с ней?
– Нет, – осторожно ответил Дэвид. – Она будет одна.
– А она сможет обойтись без вас? – встревоженно спросил Дуган.
– Отныне она все сможет делать сама.
– Надеюсь, вы правы, – с сомнением произнес Дуган.
– Я прав, – отрезал Дэвид. – Еще одно. Эти выступления... Предложение еще в силе?
– Да у меня дверь срывают с петель. Я уже сказал: вцепился как клещ.
– Организуйте после завершения сценария.
– Эй, Дэвид, парень! Вот это дело! Вот теперь мы работаем по-настоящему. Ваша девчурка станет очень дорогим приобретением.
– Сделайте это, – попросил Дэвид. – Пусть она будет занята, слышите меня? Не давайте ей времени задуматься.
– Сделаю. – Бобби словно что-то уловил в голосе Дэвида. – Что-то вас беспокоит? Какие-то семейные трудности? Хотите поговорить об этом?
– Нет, об этом я говорить не хочу. Просто позаботьтесь о ней. Хорошо позаботьтесь.
– Позабочусь. – Дуган посерьезнел. – И, Дэвид...
– Да?
– Сочувствую. Что бы у вас ни случилось, сочувствую.
– Все в порядке. – Дэвид оборвал разговор. Руки его тряслись так, что он сбил телефон со столика, и пластмасса разлетелась. Он оставил его лежать на полу и вышел в ночь. Одиноко брел по спящему городу, пока наконец к утру не устал достаточно, чтобы уснуть.
* * *Постепенно потоки цвета сменились подвижными орнаментами. Неожиданные взрывы яркости, пугавшие Дебру, исчезли. После серых подвижных масс слепоты, которые, как мягкой шерстью, все эти годы заполняли ее голову, появление цвета подействовало на нее возбуждающе. Спустя несколько дней самые неудобные последствия операции прошли, ее заполнило замечательное ощущение здоровья, оптимистическое ожидание, какого Дебра не испытывала с детства, когда приближались каникулы.
Как будто в глубине ее подсознания таилась уверенность: зрение вернется. Но в сознании ничего подобного пока не было. Она понимала: что-то меняется, приветствовала расставание с миром тьмы и переход к новой яркости, но не сознавала, что произойдет, когда цвета обретут форму и предметность.
