Полярный конвой. Пушки острова Наварон - Алистер Маклин
На этот раз, сложив вместе два лома, он подсунул их в щель и напрягся. Прошло пять, десять секунд он дышал глубоко и часто. Неожиданно задержал дыхание. По лицу его ручьями лил пот, все тело дрожало от адского напряжения. И вдруг — невероятное дело! — оба лома стали сгибаться.
Кэррингтон смотрел словно зачарованный. Он никогда еще не видел ничего подобного; да наверняка и остальные. Он был в этом уверен. Он мог поклясться, что каждый из этих ломов выдерживает, самое малое, полтонны. Он не верил своим глазам, но это было так: по мере того как гигант выпрямлялся, ломы сгибались все больше и больше. И вдруг — настолько неожиданно, что все подскочили, — крышка резко открылась, еще сантиметров на пятнадцать.
Петерсен отлетел, ударившись о переборку. Ломы, вырвавшись у него из рук, с плеском упали в воду вниз. Великан тигром кинулся к крышке люка. Ухватившись за край, он напряг могучие мышцы рук и плеч, наваливаясь изо всех сил на тяжелую стальную плиту. Три, четыре раза надавливал он на нее. На пятый раз массивная крышка с визгом распахнулась и с грохотом ударилась о стойку. Защелка, удерживавшая крышку вертикально, закрылась.
Люк был открыт. Петерсен улыбался. Давно на лице Петерсена не видели улыбки. Он обливался потом, грудь часто-часто поднималась и опускалась, точно мехами накачивая воздух в натруженные легкие. Вода всего на полметра не доходила до комингса люка. Когда корабль падал в ложбину между крутых валов, в верхнее помещение через комингс вливалась темная маслянистая жидкость.
Освобожденным из плена морякам помогали выбраться наверх. Они с ног до головы были выпачканы топливом, глаза залеплены густой жижей. Казалось, они только что вышли из преисподней. Вконец измученные переживаниями, бедняги были на грани полного коллапса. Даже инстинкт самосохранения не мог заставить их найти в себе силы двигаться. А трое из них, вцепившихся в скоб-трап, застряли в шахте, не в состоянии сделать ни шагу больше. Они наверняка сорвались бы в черную бездну, если бы не Петерсен, — тот нагнулся и словно малых детей вытащил их из шахты люка.
— Немедленно отправить их в лазарет! — распорядился Кэррингтон, наблюдая за тем, как мокрым насквозь, дрожащим от холода людям помогали подниматься по трапу. Потом с улыбкой повернулся к Петерсену: — Мы поблагодарим вас потом, Петерсен. Дело еще не закончено. Теперь этот люк надо наглухо задраить.
— Дело трудное, сэр, — мрачно произнес Петерсен.
— Трудное или нет, а сделать его нужно, — оборвал котельного машиниста Кэррингтон. Вода все чаще и чаще выплескивалась через комингс люка, заливая основание рулевого поста. — Запасной рулевой пост выведен из строя. Если затопит и основную рулевую машину, всем нам конец.
Петерсен ничего не сказал. Приподняв защелку, он навалился на упорно сопротивлявшуюся крышку люка и опустил ее сантиметров на тридцать. Потом, упершись руками в скобу трапа, встал на тяжелую плиту и судорожным движением выпрямился.
Взвизгнув, крышка опустилась примерно на сорок пять градусов. Норвежец передохнул, изогнул спину точно лук, упершись руками в трап, и начал что есть силы колотить ногами по краю крышки. Крышка постепенно закрывалась. До комингса люка оставалось уже сантиметров десять, но дальше крышка не двигалась. Петерсен опять открыл крышку примерно на сорок пять градусов и опять ее опустил. Щель по-прежнему оставалась, меньше не становилась.
— Нет, больше ничего не сделаешь. Нужны тяжелые кувалды, сэр, — озабоченно проговорил Петерсен.
— Некогда! — покачал головой Кэррингтон. — Вода быстро поднимается. Еще две минуты и ее уровень будет выше комингса люка, и тогда давление воды не позволит закрыть крышку люка. Вот еще дьявольщина-то! — воскликнул он сокрушенно. — Если бы залезть туда внутрь и задействовать вон те откидные задрайки, закрепленные на шарнирах с нижней стороны крышки, предназначенные для герметизации люка снизу! Тогда даже я сумел бы прижать крышку к комингсу.
Петерсен ничего не сказал и на этот раз. Присев на корточки у края люка, он заглянул в темноту.
— Я кое-что придумал, сэр, — проговорил он торопливо, открыв крышку опять на сорок пять градусов. — Что если вы вдвоем встанете на крышку и упретесь в трап руками? Да, да, вот так, сэр. Повернитесь ко мне спиной, тогда упор будет сильнее.
Кэррингтон уперся ладонями в железную ступеньку трапа и приготовился давить. Внезапно крышка ушла у него из-под ног, послышался всплеск, за ним металлический стук.
Мгновенно обернувшись, Кэррингтон успел заметить лишь сжимавшую лом огромную руку, которая тотчас исчезла под крышкой люка. Петерсена и след простыл. Подобно многим крупным, сильным людям, он был быстр и ловок, как кошка, и спрыгнул в люк, не издав и звука.
— Петерсен! — Кэррингтон опустился на колени возле люка. — Не валяй дурака, черт тебя возьми! Вылезай, идиот несчастный! Ты что, утонуть захотел?
Ответа не было. Воцарилась полная тишина, которая казалась еще невыносимее из-за чуть слышного плеска воды. Неожиданно раздался стук металла, потом пронзительный скрип, и крышка начала опускаться. Она опускалась все ниже и ниже. Охваченный отчаянием, Кэррингтон схватил лом и подсунул конец его под крышку люка. Спустя долю секунды крышка с грохотом ударилась о него.
Приложив рот к щели, Кэррингтон крикнул:
— О Господи! Петерсен! Ты в своем уме? Открой, открой сейчас же! Слышишь?
— Не могу… — Кочегар умолк на полуслове: волна накрыла его с головой.
— …И не хочу. Вы же сами сказали… некогда… другого выхода не было.
— Но я совсем не это имел в виду…
— Я знаю. Это не важно… так будет лучше. — Слова норвежца почти невозможно было разобрать. — Передайте командиру, что Петерсен очень сожалеет… Я хотел было сказать ему вчера сам…
— Сожалеешь? О чем ты еще там сожалеешь? — Кэррингтон в отчаянном усилии навалился на железный лом, но тяжелая крышка даже не дрогнула.
— Тот морской пехотинец… в Скапа-Флоу… Я не хотел его убивать, я ни за что не посмел бы убить человека… Но он вывел меня из себя, он убил моего товарища.
На секунду Кэррингтон ослабил пальцы, сжимавшие лом. Петерсен! Ну конечно, кто же кроме него мог свернуть шею тому солдату! Петерсен — рослый, веселый скандинав, которого вдруг словно подменили после этого, и он превратился в мрачного гиганта. Не зная ни покоя, ни сна, денно и нощно, как неприкаянный, бродил он по палубам, кубрикам, переходам корабля. Кэррингтон внезапно понял, что творится в исстрадавшейся душе этого простого, доброго парня.
— Послушай же, Петерсен! — заклинал он. — Мне совершенно наплевать на то, что когда-то произошло. Никто об этом не узнает. Обещаю. Прошу тебя, Петерсен. Будь
