Дракоморте - Ирина Вадимовна Лазаренко
Куда проще перекладывать ответственность на других — как будто это избавит от последствий, которые в конце концов каждому придётся прожить самостоятельно и только за себя.
Асаль не умеет и не хочет ничего решать за других. Сейчас Асаль впервые думает, что Язатон не пытается вести за собою людей вовсе не потому, что у него маловато мудрости, нет — Язатону как раз хватает ума этого не делать. Не решать за других, не ошибаться за других и не оставлять других наедине с последствиями выборов, которых они не делали.
Нервно покачивая на сгибе локтя свёрток, спелёнутый так, словно внутри находится младенец, Асаль ждёт кого-нибудь, кто умеет принимать решения лучше неё. Свёрток, который она качает на сгибе локтя, пуст, он давно уже пуст, но Асаль не может выбрать дорогу, по которой пойдёт без него.
Наконец к жрецам подходят трое шикшей. Молча раздают каждому длинные фляги, в которых что-то вязко плюхает. Люди, переглядываясь с большим сомнением, осторожно пробуют — внутри оказывается бульон с кусочками мяса и чего-то злакового, и чего-то травно-пряного. От этой еды-питья из голов окончательно уходят остатки дурминного тумана, тела наполняются силой.
«Вы можете увидеть своих братьев и сестёр, которых мы спасли от верной гибели. Идите в наш след».
Восемь жрецов идут за шикшами — людьми, сплетёнными из лоз, коры и веток. Покачиваются при ходьбе лозы-волосы, спадают красивыми складками лозы-рубашки, кусочки коры и веток на лицах разложены в выражение вежливой приветливости. От всего этого хочется нервно смеяться, хотя жрецы путешествовали в компании шикшей много дней и могли бы привыкнуть к тому, как они выглядят, — но люди, сплетённые из лозы, всё ещё кажутся сном.
Жрецов приводят на большую поляну, по краям которой растут пластинчатые грибы высотой по колено человеку. На поляне устроены вольеры и загоны. Все двери открыты. Повсюду бродят, валяются, резвятся крупные волки — десять, пятнадцать?
«Мы сказали: ваши люди живы – и это правда. Вот они».
К Асаль подбегает Меченый Тьмой — крупный мощный серо-белый волк с тёмным пятном на морде. У зверя человеческие глаза.
Первый жрец, который выбрал уйти с шикшами, зная, что выбирает, — у Меченого Тьмой в животе назрел вот-вот должен был лопнуть нарыв, который убил бы его непременно. Лекарка Храма не умела спасать от нарывов в животе. Меченому Тьмой могли бы помочь в больнице одного из крупных городов Эльфиладона, но в Старом Лесу не было больниц Эльфиладона.
Оборотень ткнулся носом в бок Асаль, оставил на мантии влажный след.
— Вы говорите, наши люди живы. Но они уже не люди.
Шикши невозмутимы.
«Мы не обещали, что они останутся людьми. Мы обещали, что они выживут».
— Какой ценой?
«Ты знала о цене с того дня, как с нами ушёл первый из вас», — взмах лозы в сторону Меченого Тьмой.
Тот весело бегает между других жрецов — узнал их и рад встрече. Жрецы нерешительно гладят волка по плечу. Они ещё не понимают.
— Но я никогда не видела того… во что вы их превращаете. Остались ли они собою?
«Отчасти».
— Их рассудок сохранился?
«Отчасти. Ты же видишь, они могут тебя узнать и поприветствовать. Иногда они могут говорить. Самые простые слова. Волчья голова не может вместить большое сознание человека, многое она передаёт инстинктам. Инстинкт же не оставляет зверю выбора, потому им нужен контроль».
— Это не выглядит хорошим решением.
Меченый Тьмой отбегает к одному из вольеров, где резвятся другие оборотни, подпрыгивает на передних лапах, мотает головой, указывая на жрецов.
«Все прочие решения были ещё хуже. Мы вынуждали верховного жреца отдать этих людей нам, пока он не перешёл черту. Ты, женщина, которая была ему близка, знаешь ли ты, что он может сделать с умирающими, если только решится?».
— Я знаю.
«А другие знают?».
— Почти никто.
«Мы спасали твоих братьев и сестёр от верховного жреца».
«И мы спасали его от него».
«Ведь в лице этого человека в наш лес вошло новое воплощение зла, того, другого зла, которое заточило себя под землёй у храмовой Башни».
«Так кто из нас действительно борется с тьмой? С той, о которой так много говорит твой Храм? И кто из нас — тварь и мрак?».
К Асаль подбежал щенок оборотня, с шутливым «Р-ры-ы!» прикусил её пальцы чуть сильнее, чем стоило бы. У щенка не было передней правой лапы. Жрица посмотрела в весёлые и дурноватые глаза — человеческие на волчьей морде.
— Юльдра — не свет. Но вы тоже.
Шикши мелко затрещали. Не сразу Асаль поняла, что это смех.
«Мы и не пытаемся быть светом. Это ваши храмские замашки».
— Это нечто куда более значимое, чем просто замашки или просто слова. Я могла бы… Мы с этими жрецами могли бы построить новый Храм в старолесье. Настоящий. Если местные народы нам помогут.
Сначала Асаль кажется, что шикшины молчат, но потом она понимает, что те переговариваются между собой, едва слышно и очень быстро пошёлкивая, так что она не может разобрать слов.
«Лесу не нужен ваш Храм ни в каком виде. Мы увели вас оттуда не затем, чтобы помогать рождению нового зла в этих землях».
Асаль оглянулась на стоящих поодаль жрецов. Они смотрели на неё и ожидали какого-то решения. Оборотни тоже смотрели на неё. Оборотни проживали последствия выбора, которого они не делали, — Юльдра просто отдал этих людей шикшам, когда люди не могли ничего за себя решать.
Все, кроме первого, Меченого Тьмой. Он принял решение сам и тем самым дал Юльдре возможность рассматривать такие же решения для других.
— Я говорю о том, — голос Асаль дрожал, — чтобы больше не пускать в эти земли зло. Вы же не думаете, будто я и эти люди, жрецы, будто мы пошли за вами просто потому, что нам хотелось ходить? Нас ведёт желание излечить старолесский Храм от болезни, которая его поглощает. Но одного нашего желания для этого недостаточно.
«Да. Одного желания никогда не достаточно».
Шикши смотрели выжидающе, приподняв брови-кору на своих лицах. Асаль сделала глубокий вдох и решилась:
— Чтобы история не повторилась. Если Старый Лес будет озарён настоящим светом детей Солнца, то сюда больше не сможет прийти тот, кто лишь присвоил себе имя света.
Глава 21. Старый друг и новый план
Съехавшую с дороги торговую телегу выталкивают впятером: человек-торговец, два его охранника, котуля-проводница и…
— Посторонись, мать вашу
