Альманах «Подвиг» - Ночные окна. Похищение из сарая

Старший стал считать:

— Раз! Два! Три!..

И тут, не дожидаясь, когда он скажет «Пли!», Пантелеймон сиганул с обрыва прямо вниз карьера.

— Второй попрыгунчик за сегодняшнюю ночь, — подытожил наверху обрыва работу стрелков за ночь их старшой. — И как не поймут эти охламоны, что мы их только пугаем. В надежде, что под дулом автоматов они осознают, какой неправильной жизнью живут, и исправятся.

Приземлился Пантелеймон на что-то мягкое, поэтому не ушибся. А потом понял, что это тело мужчины в кальсонах.

— Ой! — сказал Пантелеймон.

— Ой! — сказало тело. И Пантелеймон понял, что упал на своего старого приятеля и соперника по жизни Леньку Голубцова.

— Ты-то как сюда попал? — спросил он Леньку.

— А прыгнул… С обрыва… — с трудом, как тяжелобольной, заговорил хозяин охранного агентства и один из подозреваемых по делу о похищении рыжиков. — Эти меня туда привели… Как их?.. Боговаровские стрелки… Расстрелять хотели.

— Тебя-то за что?

— За то, что якобы охраняю незаконным путем приобретенное имущество и капиталы.

— Не лишенное оснований обвинение, — заметил Пантелеймон.

— Может быть, и не лишенное, — ответил Ленька. — Но у меня сейчас не по этому поводу совесть ропщет.

— А по какому?

— Это же я у тебя, Пантелеймоша, рыжики из сарая похитил.

— Зачем?! — вырвалось у Пантелеймона.

— А завидовал я тебе всю жизнь. И Верку ты у меня отбил. И на заводе зарплату получал большую, чем я. И в рыбном и грибном промысле все время меня обставлял. Вот я таким образом и хотел отыграться за все.

Воцарилось молчание.

— Ну ладно… — снова, как тяжелобольной, заговорил Ленька. — Открылся я тебе… И на душе легче стало… А ты прости меня, Пантелеймон, если можешь… И иди. Потому что эти сейчас с обрыва спустятся. Стрелки… Чтобы добить нас… Мне уже все равно… Да и не подняться… Пробовал уже. А ты иди… Спасайся.

— Нет, рыбаки и грибники своих в беде не бросают, — с пафосом произнес Пантелеймон, водрузил далеко еще не бездыханное тело своего старого приятеля и соперника себе на плечо и понес его по мотороллерной трассе в сторону пробуждающегося ото сна микрорайона Паново.

Через полчаса они уже сидели в предбаннике маленького продуктового магазина «24 часа» на Самоковской и по случаю своего чудесного воскрешения распивали чекушку перцовки.

Так как в связи с ранним часом в магазине никого не было, то продавщица не препятствовала ни их возлиянию, ни их громкому разговору. Более того, прислушивалась к нему.

— Ты не беспокойся, все двадцать банок рыжиков я тебе отдам. Я к ним даже не притрагивался, — говорил Ленька Голубцов, который уже совсем пришел в себя. — Вот, правда, ту банку, которую ты мне сам подарил, я тебе вернуть не могу. Я ею хотел от боговаровских стрелков откупиться… Они эту банку взяли, но все равно, патриоты хреновы, меня на обрыв привезли.

— Я все понимаю, — отвечал ему Пантелеймон. — Кроме того, кто мне из Германии письма слал. С обещанием в порядке компенсации за похищенные рыжики сто тысяч евро привезти.

— А ты Диму Коха помнишь, который у нас на заводе в конструкторском бюро работал? Ты его еще все время своими рационализаторскими предложениями грузил.

— Помню.

— Так вот он сейчас в Германии живет. А месяц назад сюда приезжал. Погостить. Вот я его и подговорил на это дело. Ты уж меня извини.

— Я-то извиню. А вот моя Верка не извинит. Она спит и видит, как эти деньги потратить.

— А знаешь что?! Когда она проснется, ты ей скажи, что работу нашел.

— ???

— Частного детектива в моей охранной фирме. Я давно хотел отдел частного сыска в ней организовать. Но все необходимых специалистов не мог найти. А ты такое запутанное дело в конце концов раскрыл. Похитителя на чистосердечное признание сумел раскрутить. Тебе и карты в руки…

Кострома

ОБ АВТОРАХ

С чем, с чем, а с ироническим детективом в нашей стране дела обстоят благополучно. Ваш обозреватель затрудняется припомнить точную цифру раскрученных авторов, пишущих в этом жанре, но не в этом суть. Суть в том, что их много. И это модно. Даже кинопродюсеры, известные столь отчаянными жалобами на безденежье, как будто они возглавляют оборонные предприятия, охотно под это дело раскошеливаются. Однако проба огромного большинства этих произведений невысока (чего сами творцы скрывать и не думают), поэтому, когда видишь изящный и остроумный текст в этом жанре, радуешься, как будто золотую сережку нашел. И у Горького, и у Чехова есть произведения, в которых повествуется о загородной жизни. Схема, в общем, несложная: авторы собирают под одной крышей совершенно разных героев и заставляют их проявлять себя словами и поступками во взаимоотношениях друг с другом. Получается смешно. Антон Павлович первоначально ставит перед собой такую задачу. У Алексея Максимовича эффект происходит от обратного: над его героями гораздо легче смеяться, чем не смеяться, ибо их праздные разговоры о пользе труда, стыде безделья, позоре уныния и стремлении ко всеобщему благу сейчас кажутся наивными, но исполнены-то они хорошо, и потому нам смешно. Александр Анатольевич Трапезников схему не меняет, но собирает в санатории для душевно усталых явно карикатурных персонажей, хотя и близких к тем, что мы встречаем в окружающей нас реальной действительности — поэтому они кажутся такими смешными.

Но «Ночные окна» еще и детектив (классический английский, ибо пространство и количество героев ограничены «дачной» схемой). В нем сбывается пророчество Аллы Борисовны Ползунковой о собственном убийстве в мрачном гроте, разъясняется, кто такой Бафомет, по дому бродят призраки, и даже заходит речь о новейшей и сверхсекретной электромагнитной пушке. Да и доктор, хозяин лечебницы «Загородный Дом», который держит в ней реально сбрендившую жену, оказывается не таким уж ангелом — об этом читатель узнает из его сна. Перед нами полный набор таинственных и привлекательных позиций, изящно и остроумно собранный в веселящий коктейль. Несмотря на все эти ужасы, дамы и мужчины, искря бриллиантами и дорогими часами, попивая изысканные напитки и поедая невероятные десерты, рассказывают о себе и друг о друге такие подробности, делают это с таким наивным сознанием своей правоты и исключительности, что нам не смешно, а очень смешно. Однако среди этой болтовни проскакивает и горечь, с которой автор говорит о нашем с вами реальном мире. «Будет разрушен храм, мечеть и синагога. Отравлены воды и сожжены дома. Многое, что заставит содрогнуться… И он будет играть с вами, как кошка с мышкой…» Однако общему терапевтическому эффекту «Ночных окон» эти пророчества не мешают. Слишком тонок замысел произведения, свежо исполнение, слишком веселое оставляет впечатление.