Левиафан - Роберт Рик МакКаммон
Мэтью все еще плохо владел испанским, но прекрасно понимал, что это значит «единственный выживший».
— Exactamente![45] — воскликнул Профессор, заметив осознание в его глазах.
Мэтью допил воду. Он подошел к маленькому овальному зеркалу на стене и вгляделся в отражение молодого человека с грязным лицом, отросшей бородой, копной спутанных черных волос и холодными серыми глазами в фиолетовых впадинах. Он выглядел так, будто и сам подвергся пыткам, хотя все его мучения были мысленными. Его взгляд переместился на деревянное распятие, висевшее на стене рядом с зеркалом.
Как там говорила Камилла? Валериани сказал Марсу Скараманге, что зеркало можно было разбить только…
— У вас есть железное распятие? — спросил Мэтью.
— Железное? Нет, только то, что вы видите, — ответил священник. — В церкви есть крест Господень побольше, но тоже вырезанный из кизила.
Фэлл издал резкий смешок.
— Что ты собираешься делать? Размахивать крестом перед Скарамангами и надеяться, что они падут к твоим ногам? Они попадают со смеху, прежде чем сдерут с тебя кожу живьем.
— Заткнитесь! — рявкнул Мэтью, и услышал в собственном голосе интонации, свойственные Джулиану Девейну.
Джулиан — самопровозглашенный «плохой человек» — сказал ему тогда, в деревне, после убийства Файрбоу: «Будем надеяться, что-то плохое тебе передалось. Оно понадобится тебе в твоем будущем деле».
И, даже глядя на распятие на стене перед собой, Мэтью решил, что убьет Оттавио Менегетти, если не сможет получить информацию о том, куда забрали Хадсона и Камиллу.
Более того. Он сделает это медленно.
— Я могу что-нибудь еще сделать для вас? — спросил Арканджело. — У меня есть деньги в банке на полке. Их немного, но вы можете взять их.
— Мне нужно немного, — признался Мэтью, — но я не возьму все. — Он отвернулся от зеркала и креста. — Есть место, где я могу помыться и побриться? И найти хотя бы чистую рубашку?
— В задней комнате есть ванна, которую я могу наполнить водой, и у меня есть мыло. Я могу найти для вас рубашку. Но, к сожалению, ни у Трователло, ни у меня нет необходимости в бритве.
— Хорошо. Этого вполне достаточно.
— Значит, вы отправитесь за своими друзьями?
— Да.
— Insani[46], — прошептал Фэлл, но замолчал, увидев, как глаза Мэтью прожигают в нем дыры.
— Уверены, что я больше ничего не могу для вас сделать?
— Вы с Трователло и так оказали нам огромную услугу. Вы спасли нам жизнь и дали нам… мне цель. Мы уйдем после того, как я приведу себя в порядок. Я сделаю это быстро, если вы дадите мне рубашку. Профессору ничего не нужно.
Они съели немного сушеной говядины и страшных на вкус сушеных сардин, немного яблок и инжира из оставшихся запасов в повозке мертвых солдат, и Мэтью захотелось горячей еды, но он знал, что времени осталось совсем немного. Он подошел к священнику с повязкой на глазу и твердо положил руку ему на плечо.
— Вы хорошо заботитесь о Трователло. Уверен, он благодарен вам за это. Не бросайте его.
— Будьте уверены, я не оставлю его.
— Спасибо вам за все. Прошу, помолитесь за меня. Профессор, если вы сейчас откроете рот, клянусь, я оторву вашу чертову голову, и мне плевать, сколько вам лет. — Он сказал это, даже не поворачиваясь к старику, затем снова обратился к Арканджело. — Я желаю всего наилучшего вам и вашему другу. — Он улыбнулся настолько широко, насколько мог. — Я никогда вас не забуду.
— И я вас, сын мой, — ответил он, и Мэтью невольно беззвучно заплакал. Он ничего не мог с этим поделать, потому что камни крепости надежды, которую он строил, внезапно треснули, и все сооружение грозило рухнуть.
Он сомневался, что Хадсона и Камиллу можно спасти. Знал, что, возможно, умрет, и никогда больше не увидит Берри. Никогда не сыграет с нею свадьбу, никогда не вернется в Нью-Йорк, никогда не проживет счастливую жизнь…
… не проживет никакую жизнь.
Но он не мог просто бросить все и сбежать.
Не мог.
Его разум требовал сделать именно это. Подняться на борт корабля в Альгеро и сочинить для Сантьяго любую ложь о зеркале.
Сможет ли он жить с этим и создать счастливую жизнь для Берри?
Нет.
Жребий был брошен. Он знал, что не может отступить от того, что должен был сделать.
Священник обнял плачущего Мэтью, и, пока они стояли рядом, даже бывший криминальный авторитет опустил голову и отвернулся.
Глава двадцать вторая
Хорошо, что Мэтью дал упряжке время отдохнуть, потому что остаток дня ему пришлось гнать и себя, и животных, не жалея сил. Серые, набухающие от дождя тучи все еще висели над головой, солнце светило тускло. Мэтью сидел на месте кучера, велев Профессору оставаться в повозке и заниматься чем угодно. Он не доверял ему поддерживать нужный темп, потому что верил, что мог сделать это только сам. И хотя он чувствовал сожаление к уставшим животным, он не мог позволить им остановиться и отдохнуть. К тому времени, как они доберутся до парома в Местре, они могут упасть замертво, но надо было во что бы то ни стало доехать до переправы раньше, чем опустится тьма.
Времени оставалось в обрез. Мэтью чувствовал, как что-то постоянно царапает его по затылку. Хадсона и Камиллу могли уже замучить до смерти, но он не оставлял надежд найти их.
Было уже поздно, когда повозка подъехала к причалу парома. Над серой лагуной сияли золотые огни Венеции. Вода была неспокойной, ветер с юга усилился.
Заплатив пошлину, повозка съехала по пандусу на парусную баржу вместе с другой повозкой, перевозившей пиломатериалы. К ним присоединились два всадника, и вскоре паром отчалил.
Это была трудная поездка, и ни одна из лошадей не оценила непредсказуемые покачивания парома и брызги, попадавшие им в морды через окрашенный в красный цвет нос парома.
Когда паром пришвартовывали к пирсу в Венеции, худой, костлявый капитан с копной вьющихся седых волос и седой бородой до пояса обратился к пассажирам с объявлением на итальянском, которое Мэтью попытался понять, напрягая свои познания в латыни. Он смог уловить лишь, что из-за il tempo
