Валентин Иванов - Возвращение Ибадуллы
Сафар помнил, что снаружи стена возвышается над землей на три или четыре человеческих роста. Поверхность была выпуклой, и беглец рассчитывал соскользнуть, а не упасть.
Лежа на неровной глиняной площадке, Сафар выставил голову в темноту.
Земля не различалась, и поэтому высота казалась внушительной. На минуту Сафар потерял уверенность. Ему показалось, что он ошибся, заблудился, вышел не туда, куда хотел, и висит над бездонной пропастью.
Он прочел про себя короткую молитву и успокоился. Пора решиться. Небо светлело. Скоро взойдет луна.
Если повиснуть на руках, высота падения уменьшится. Напрячь мускулы, чтобы тело пружинило, потом разжать пальцы и положиться на волю милосердного, он не оставит мусульманина в беде.
Сафар повернулся лицом к городу и пополз ногами вперед. Оторвался невидимый ком сухой глины и с шумом ударился внизу, совсем близко. Под ногами ощущалась пустота. Сафар, глядя на блестевшие внизу огоньки в окнах домов, продолжал сползать, запуская пальцы в трещины и нащупывая стену носками сапогов. Память не обманула, стена была выпуклой, а не отвесной, хвала пророку! Теперь, главное, не расцарапать лицо…
— Что ты там делаешь, эй, на стене?! — крикнули снизу.
Сафар поспешно подтянулся назад и распластался на узкой площадке стены. Он слышал голоса:
— Тебе не почудилось?
— Своими глазами видел. Что-то упало, пришел на шум, вижу, торчат ноги.
VIII
Всходила луна. Ночную тишину прорезала трель свистка. С двух сторон ей ответили другие. Снизу в два голоса кричали:
— Эй, слезай. Тебя видели! Чего прячешься?
Сафар свесился в сторону города. Под стеной и здесь оказались преследователи. И отсюда, как видно, его заметили. Через стену начались переговоры:
— На стене человек!
— Да, мы тоже видели!
— Где он?
— Между зубцами.
Сафар слышал, как подъехал автомобиль, слышал движение, которого не понимал. Кто-то приказывал:
— Не лезть! Я не хочу терять людей. Он и так не уйдет.
Ударил сноп сильного света, выхватил зубцы стены. Луна сразу точно погасла. Сафар вжимался в сухую глину неровной площадки. Он видел, как осветились трещины на краю. Это была граница всего, что еще оставалось в его распоряжении.
Тот же голос, который только что приказывал, обратился к нему:
— Ты, на стене! Сдавайся. Ты окружен и тебе не уйти. Сдавайся. С тобой поступят по закону.
Закон неверных коммунистов… Сафар его знал: мулла Шейх-Аталык-Ходжа рассказывал. Сначала его будут пытать и, если он не умрет от пыток, казнят. Сафар безусловно верил в это, ведь он сам поступил бы так же. Не поднимаясь, Сафар вытянул руку с пистолетом и наугад выстрелил вниз. Мгновенно ответная пуля ударила в стену и, разбросав кусочки глины и пыль, с визгом ушла вверх.
— Не стрелять! — раздался приказ. И опять кто-то попытался завязать переговоры:
— Не делай глупостей. Сдавайся.
Новая мысль осенила Сафара. Он закричал:
— Слушайте меня! Я сейчас встану, а вы не стреляйте!
Никто не ответил Сафару, но это его не смутило. Пряча пистолет в рукаве халата, он поднялся. Свет слепил. Сафар закрывался левой рукой, но ничего не мог рассмотреть.
— Где вы? — крикнул он. — Покажитесь, чтобы я видел, кому сдаваться.
Внизу молчали. Сафар тщетно делал пальцами решетку перед глазами, стараясь сообразить, куда разрядить пистолет. Новый сноп света ударил сзади и окончательно ослепил его. Внизу ничего не было, кроме двух беспощадных прожекторов.
— А теперь стреляйте в меня, — громко сказал Сафар. — Вы можете меня убить, я не сдаюсь.
Он подождал, потом лег на спину. Он смотрел в небо и думал: «У меня есть достаточно заслуг перед богом, меня ждет рай. Коммунисты не догадаются помешать мне войти в рай, как хитрые англичане, которые когда-то рубили головы и сжигали тела мусульман».
Всю жизнь Сафар безусловно верил словам служителей ислама, убеждение в их правоте никогда не покидало его. Единственный путь спасения человека… Если не удалось обеспечить себе покойную старость, то разве не высшее благо — умереть воином ислама? Но враги Сафара не принимали последнего боя, и Сафар боялся, что если он вслепую бросится со стены, его схватят и он не сумеет заставить убить себя.
— Одумайся, сдавайся, — соблазнял голос невидимого человека. — Никто не собирается в тебя стрелять. Бросай оружие, и ты будешь под властью закона. И если ты раскаешься, ты можешь ждать милости.
У Сафара была с собой одна пробирка с американским порошком, другие остались в доме Исмаилова. Не боясь содержимого, Сафар концом ножа вытащил пробку и опять встал во весь рост. Он размахивал откупоренной пробиркой, чтобы порошок рассыпался кругом и отравлял дар-уль-харб — страну врага. Больше ничего ему не пришло в голову.
С ним никто не разговаривал, и ему казалось, что он совершенно один. И он сам вдыхал яд.
Глава третья
НЕИЗБЕЖНЫЙ ДЕНЬ
I
Повернувшись на каблуке, приемом кулачного бойца Ибадулла отбил удар и поймал запястье противника. Нож вывернулся из пальцев Юнуса и отлетел в сторону. Юнус сунул за пазуху свободную левую руку, но Ибадулла успел уловить опасное движение.
Пытаясь вырвать руки, Юнус дернулся назад и с размаху ударил головой в подбородок Ибадуллы. Оба упали, но Ибадулла не выпустил Юнуса. Несколько минут они молча катались по земле. Юнус тщетно пытался достать зубами до горла Ибадуллы и внезапно обессилел.
Ибадулла приподнялся. Борцы тяжело дышали. Не отрываясь, старший смотрел в глаза младшему. Прошла, быть может, минута.
— Ты не ответил мне, — строго сказал Ибадулла. — Говори. Ты родственник муллы Аталыка или только его слуга?
В ответ Юнус скрипнул зубами.
— Бог ислама не любит изменников, — пробормотал он и опять забился. Ему никак не удавалось освободить руки, но все же он упорно старался дотянуться или до валявшегося на земле ножа, или до выпавшего во время борьбы пистолета. Собрав все силы, он сумел опрокинуть Ибадуллу. Последовала короткая, отчаянная схватка. Ибадулла опять повалил Юнуса и придавил коленом его грудь.
Почувствовав себя окончательно побежденным, Юнус заплакал навзрыд. Он трясся и в отчаянии бился затылком о землю. Ибадулла сильно встряхнул его:
— Ты, ребенок. Перестань хныкать. Отвечай же мне, кто ты?
