Тайны прииска Суцзуктэ - Игорь Александрович Тангаев
К этому времени все бревна были перетащены, рабочие ушли, и моей несерьезной деятельности никто не мешал. Я тщательно очистил поверхность пола вокруг крышки и, осторожно действуя ломом, постепенно добился того, что крышка подполья начала поддаваться моим усилиям. Наконец она вышла из пазов, и я смог поднять ее, оторвав вместе с полностью проржавевшими петлями. Нижняя ее часть была вся изъедена временем и покрыта грибковыми наростами. Под нею я обнаружил лестницу, ступеньки которой не внушали доверия. Я стал на колени, заглянул в подпол, но при этом почти полностью перекрыл собою дневной свет и ничего не смог разглядеть. Зато на меня снизу пахнуло такой отвратительной смесью запахов сырости, плесени и тлена, что я сразу же вспомнил предостережение — никогда не спускаться в подвалы и колодцы без их предварительного проветривания.
Короткий зимний день был на исходе. Без искусственного освещения я ничего не смог бы рассмотреть внизу, поэтому решил сходить к штольне за карбидкой, оставив подпол открытым для вентиляции. Вернувшись обратно и опустив горящую лампу в подпол, я убедился, что пламя ее не ослабело и поэтому я могу спускаться без опаски. Опробовав прочность ступеней с помощью жерди, я вскоре стоял на дне, засыпанном мелким сухим песком.
Подпол оказался более двух метров глубиной и площадью не менее пяти квадратных метров. С одной его стороны в три яруса из толстых плах были сооружены широкие полки, на которых я обнаружил только глиняные черепки и смятый корпус керосиновой лампы с надписью «Матадор». В углу стояла рассохшаяся бочка с обручами из ивовых прутьев и пара полуразвалившихся пустых корзин. В пространстве между полом избы и грунтом валялись четырехгранная бутылка с отбитым горлышком, несколько пузырьков с остатками каких-то жидкостей да туесок с высохшим дегтем.
Я хотел уже выбираться наружу, но решил напоследок заглянуть под нижнюю полку. Чтобы не опускаться на колени, я приподнял крайнюю доску, которая не была прибита, и в ужасе отпрянул — в страшном оскале пожелтевших, но ровных и крепких зубов, на меня провалившимися черными глазницами смотрел череп. Находка была столь неожиданной и страшной, что я с трудом удержался от желания немедленно выскочить из этого склепа. Преодолеть этот порыв мне помогла серьезная моральная закалка, которую я успел получить за четыре года работы на карьере, дважды извлекая из-под экскаватора и из сорвавшегося в ущелье автосамосвала трупы своих рабочих.
Довольно быстро успокоившись, я стал вспоминать приемы предварительного изучения места преступления, о которых все мы читали в детективной литературе или видели в кино. Подняв оставшиеся две доски, я полностью открыл труп и стал его внимательно рассматривать. Труп лежал на спине со спокойно вытянутыми руками и ногами, и только голова была повернута набок лицом ко мне. Под полусгнившей одеждой, от которой вверх к доскам тянулись белые нити плесени, угадывались контуры мумифицированных останков довольно крупного и молодого, судя по зубам, мужчины. Череп был практически лишен кожи и лишь в глазницах сохранились какие-то бурые остатки плоти. Мужчина был европейцем — об этом свидетельствовал плотный войлок потускневших светлых волос.
Окончив внешний осмотр и преодолев вполне понятную брезгливость, я приступил к осмотру одежды. Я не решился лезть руками в карманы пиджака и брюк и поэтому ограничился их прощупыванием. Ничего не обнаружив, я вынужден был распахнуть пиджак и осмотреть внутренние карманы. Ни в них, ни в карманах истлевшей клетчатой рубашки, прилипшей к иссохшему телу, тоже ничего не оказалось. Эта неприятная процедура утвердила меня в мысли, что человек был убит и если не ограблен, то тщательно обыскан. Оставалось попытаться установить — каким именно способом его убили. Для начала я ощупал затылочную часть черепа и сразу же обнаружил раздробленные кости. В том, что это убийство не оставалось никаких сомнений, но когда, с какой целью и кто его совершил — об этом можно было только строить самые невероятные предположения.
Взволнованный всем увиденным, я потерял счет времени и очнулся от мрачных мыслей только тогда, когда обратил внимание, что моя карбидка горит еле-еле, а сумрачный свет, проникавший прежде через открытый люк, сменился абсолютной темнотой. Я уже собирался вылезти наружу, когда услышал, доносящиеся сверху, осторожные шаги. Я замер и стал прислушиваться. На душе опять возникла тревога. Шаги приблизились, вот они прозвучали прямо надо мной и затихли. Я взглянул вверх и похолодел — в слабом отсвете карбидки над отверстием показалась огромная голова. Лица я не разобрал, но надо мной, отражая тусклый свет лампы, казалось, горели два глаза. Я чуть было не закричал, но горло перехватило спазмой, и вместо этого я едва прохрипел — Кто там?
В ответ раздалось:
— Какой люди внизу? Твоя там цево делает? — От сердца отлегло. Я узнал голос старого китайца Ха-Ю, недавно принятого в партию Цевеном в качестве разнорабочего. В долине Суцзуктэ проживало несколько семей китайцев, часть из которых занималась выжиганием березового угля, а другая — выращиванием овощей и картофеля. При содействии Ха-Ю они снабжали нас этими продуктами, что позволяло разнообразить меню, состоявшее до этого из традиционной монгольской лапши да рыбных консервов. Чёртов китаёза! Он так испугал меня, что я долго не мог прийти в себя. Наконец я немного успокоился.
— Я нашел здесь убитого человека. Его убили давно. Надо сказать об этом дарге и вызвать милицию.
Старик издал изумленный возглас, затем что-то быстро залопотал по-китайски. Ничего не разобрав, я стал выбираться наружу.
Наверху было совсем темно, и я спросил старика, что он здесь делает один в такой поздний час.
— Моя ходи мимо стольни домой. Смотли — внизу голи свет. Хочу посмотли почему. Там твоя. Я тоже хочу посмотли убитый человек.
Я открутил регулятор подачи воды, чтобы усилить яркость лампы и дать ее китайцу для осмотра находки, но вместо этого огонек сначала ярко вспыхнул и затем окончательно погас.
— Все, Ха-Ю. Карбид в лампе кончился. Посмотришь завтра, а теперь давай пойдем домой и я все расскажу дарге.
Я вернул крышку люка на место, забросал ее хламом и мы тронулись через ночной
