Лавровый венок для смертника - Богдан Иванович Сушинский
Минуты их любви в номере отеля были такими же сумбурными, как и когда-то минуты любви в служебном кабинете генерала. Предаваясь то ласкам, то грубому сексу, они не могли избавиться от ощущения, что из-за нахлынувшей на них страсти не успели сказать друг другу что-то очень важное, что способно повлиять на их восхождение к цели. Каждого — к избранной им цели.
— Возможно, в постели мы не самые лучшие партнеры, — предположил генерал, когда страсти по Адаму и Еве несколько поугасли. — Но в прочих греховных делах мы друг другу несомненно пригодимся.
— Ход ваших рассуждений нравится мне еще больше, чем, собственно, вы сами, — ответила Эллин комплиментом на комплимент. Она действительно чувствовала себя слегка увлеченной этим мужчиной, но по опыту знала, что никакое, даже самое сильное, увлечение долго удерживать ее не может. Буйная фантазия и еще более буйная натура Грей требовали все новых и новых авантюр и в любви, и в делах. Но именно в авантюрах этот генерал полиции мог оказаться ее надежным партнером.
«В любом случае, он мне еще пригодится», — решила для себя Эллин, одаривая генерала нежным поцелуем прощания.
6
Эварду нетрудно было уловить горький привкус признания Согреда. В свое время Рой слыл самым многообещающим в «Клубе бессмертных», организованном доктором словесности Дитрихом Краузе при редакции журнала «Фрилендс Олимпик». Именно он считался непризнанным гением этого элитарного, как они считали между собой, собрания; именно он первым вкусил славы от публикации рассказа на страницах «Фрилендс Олимпик», чего так и не добился никто иной из их благословенного богами сборища — слишком уж суровы были редакторы к своим младовозрастным собратьям. Он же первым предложил вниманию «бессмертных» и рукопись сборника рассказов. Что и говорить, Согред был тогда на взлете.
Но в том-то и дело, что он, Грюн Эвард, оказался среди тех троих, что разнесли его рукопись в клочья. Это был удар, после которого Рой так и не смог прийти в себя. Единственное, на что у него хватило мужества, так это сохранить хоть какую-то видимость дружбы с Грюном. Который тоже делал вид, что ничего особенного не произошло. Однако все это в прошлом…
Усадив Эварда в углу кабинета, за столик, предназначенный для неофициальных бесед, Согред отключил телефон, извлек из сейфа бутылку коньяку и тоже подсел к нему.
— Ты ведь знаешь, что я сам сошел с этой чертовой дистанции, — мрачно произнес он, наполняя рюмки. — Спринтер, позарившийся на лавры марафонца… Обычная история.
Услышав это, Эвард беззвучно вздохнул и, опустив узел галстука, непозволительно расслабился. На такой «джентльменский уговор» он и рассчитывал, решаясь направиться в вотчину Согреда.
— Думаю, что нам нетрудно понять друг друга.
— Я сам сошел с нее, Грюн! Я хочу, чтобы ты поверил мне на слово.
— Мужественное решение. Не знаю никого больше из «Клуба бессмертных», кто бы решился на такой шаг. Хотя последовать стоило бы многим. В том числе и мне.
Эвард помнил, сколь старательно Согред следил за тем, чтобы никто из литературного окружения не забыл о добровольности его ухода, не усомнился в нем. Хотя к тому времени в одном из журналов уже был опубликован его третий рассказ, Согред все же явился на заседание клуба и решительно заявил: «С литературными экспериментами покончено. Я ухожу из клуба и не пишу больше ни строчки. Отныне меня интересует только юриспруденция».
Доктор Краузе и все они, «литературные несмышленыши», как иногда позволял себе называть питомцев президент клуба, только рты разинули от удивления.
«Не дури! — успел бросить вслед ему Эвард, все еще считавший, что вправе давать Рою советы. — Все равно вернешься. Не в наш клуб, так в другой. Мы обречены на эту страсть. Мы на нее — обречены!»
«Это-то меня и задевает, черт возьми, — процедил сквозь зубы Согред, уже стоя в дверях. — Я не желаю зависеть от каких-либо страстей. Это вы всю жизнь будете ползать у ног своей славы, чтобы на смертном одре открыть для себя, что потратили жизнь впустую».
Эвард был уверен, что в эти минуты Рою являются те же видения из прошлого, что и ему. Вот только истолковывают они их по-разному.
— Теперь уж не многие помнят, что я, как никто из них, мог рисковать на литературном поприще, — первым нарушил установившееся тягостное молчание начальник тюрьмы. Слишком уж болезненные воспоминания вызывало у него неожиданное появление на Рейдере одного из счастливчиков «Клуба бессмертных». Все, от чего он так долго и яростно отрекался, вдруг ожило в нем и вонзилось в душу змеиным жалом.
— Почему же, помнят. Во всяком случае, те, кто хотел бы помнить такое, — неуверенно возразил Грюн. — Но ты ведь знаешь: после смерти Дитриха Краузе, «Клуб бессмертных» распался. Встречаемся теперь крайне редко, да и то на страницах журналов или на книжных полках.
Они опустошили рюмки, зажевали хмельную горечь солеными орешками, и Рой вновь взялся за бутылку.
— Так что тебя привело сюда? — вдруг не очень-то дружелюбно спросил он, умудрившись слегка охмелеть уже после второй порции.
— Мне казалось, что так никогда и не задашь этот вопрос.
— Любой вопрос должен быть своевременным и уместным. Имеется принципиальное возражение?
— Я уже говорил о конкурсе…
— Конкретнее, Грюн, конкретнее.
— Мне нужен смертник.
— Кто?! — хмельно уставился на него начальник тюрьмы. — Кто тебе нужен?!
— Я сказал: «смертник». Ты ведь знаешь, что я последовательный и убежденный сторонник психологического натурализма.
— Откуда мне знать? В «Клубе бессмертных» такого термина не существовало.
— Тем не менее меня провозгласили «основателем психологического натурализма в малом жанре».
— Кто это тебя… «провозгласил»? — Согред становился все более нетерпеливым, и Грюн Эвард метался в словесных формулах, как птенчик в клетке, не зная, каким образом вернуться к главному в их разговоре.
— Об этом писали в «Литературном обозрении Фриленда», — объяснил он, едва сдерживая раздражение.
— Я давно не читаю этой погани!
— Рой, мы не о том говорим. Вспоминая о психологическом натурализме, я всего лишь хотел объяснить, что, собственно, заставило меня обратиться к тебе, начальнику тюрьмы.
— А как ты вообще узнал, что я осел в Рейдер-Тауне? Ты ведь обитаешь на другом конце Фриленда, почти на другом конце света. — Теперь он налил коньяку только себе и выпил его, начисто забыв о святой обязанности хозяина заботиться о госте.
— Совершенно случайно. Позвонил какой-то человек. Нагло заявил, что прочел мой новый сборник. А потом спросил, знаю ли, где обитаешь ты. Поначалу я решил, что он попросту хочет разыскать тебя, и
