Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
Ну, сама игра была почти цирковым номером, это я уже сказал. Надо было, постепенно наращивая количество подбивов люры сначала одной, а потом другой ногой, как можно дольше не давать ей упасть. Потом то же самое проделывалось одной ногой, но не касаясь земли. И самая серьёзная часть игры оставлялась на конец. Надо было, прыгая «козликом», удерживать свинцовую штуковину в воздухе, подбивая её правой ногой в прыжке, но с левой стороны тела. Сам я играл неплохо, но в чемпионы не выбился ни разу. Лучше всех и дольше держали в воздухе меховой паращютик Лось и Немец. Они выигрывали и у пацанов из других районов города, с которыми по графику мы жестко дрались за звание самого «пацанского» района и так же, по расписанию, абсолютно мирно и дружески рубились в люру. Такова была наша хоть и не спортивная, но подвижная подростковая жизнь.
Отвлекся. Про мужиков и мужчин начал рассказывать. Так вот мужчинами мы считали тех, кто закончил минимум семь классов, тем более, если десять. Они работали на заводах и фабриках, в проектном институте или в Доме культуры, читали книжки, не бегали на прожженую всякой шушерой танцплощадку в парке, имели мотоциклы или «Москвичи-408», не играли в карты и не жрали литрами плодово-ягодную бормотуху, как мужики. У них были крепкие семьи, красивые жены и розовощекие дети.
И с теми, и с другими мы часто общались и набирались от них, кто чего хотел и кому что нравилось.
Настоящими первосортными мужчинами весь Кустанай подростковый считал наших двух Иванов. Ивана большого и Ивана маленького. Оба они были «ворами в законе» из Ленинграда, но после отсидки в нашей кустанайской «четверке», зоне строгого режима, их оставили здесь же на поселении и в Ленинград не пустили. О чем, по моему, никто из них и не страдал. Они жили в угловом выбеленном доме на углу нашего квартала, спиртное не пили, курили папиросы «Казбек» и «Байкал» занимались штангой во дворе у себя и боролись каким-то странным и хитрым способом. Мы смотрели внимательно через щели в воротах, но не понимали, как они ухитряются незаметными движениями валить друг друга на землю. Два Ивана пару раз в неделю выходили вечером из ворот и кричали налево и направо:
– Эй, шпана, подтягивайся сюда бегом!
И мы бежали радостно, будто нас звали в кино бесплатно или так же бесплатно прокатиться в автобусе по шестому круговому маршруту через все городские окраины. Нас звали настоящие мужчины, у которых вся комната была заставлена книгами как в библиотеке, стояла радиола, на которой под салфеткой лежали долгоиграющие и простые пластинки с разной музыкой. На одной из верхних пластинок Ташкентского завода я даже успел прочесть однажды «Иоганн Штраус. Вальсы». Два Ивана пропускали нас пятерых во двор, заставляли снять кеды или ботинки и мы шли в дом разговаривать о взрослой жизни. То есть о тайне, которую нам рано или поздно предстояло разгадать.
В этот раз они позвали нас, а мы побежали наперегонки с насиженной Витькиной скамейки, тёплой осенью, вечером в сентябре, когда степной ветер уже сшибал с наших уличных клёнов, берез и огромных тополей разноцветные листья.
Сегодня маленький Иван налил нам по стакану горячего чая красноватого цвета. Я такого нигде не видел и не пил. Был он немного горький и вяжущий. Глоток выпьешь и сразу после глотка сказать ничего не можешь. Рот как будто склеивался на какие-то мгновенья. Большой Иван клал возле каждого стакана по куску колотого сахара. Тогда, посасывая сахар после глотка, можно было говорить сразу. Губы не стягивало.
– Это чай? – осторожно и недоверчиво поинтересовался Вовка Жук.
– Не похож на чай-то, – добавил Немец, воткнувшись носом в стакан.
Иван большой пошел к буфету и вернулся с красивой, расписанной странными буквами и замысловатыми узорами желто-коричневой жестяной банкой размером с литровый бидончик для молока. Он отвинтил крышку и дал каждому посмотреть внутрь и понюхать. Листочки чая свернулись в толстенькие коричневатые трубки и на всю комнату выбросили из банки запах коры то ли вишни нашей лесной, то ли молодой яблони «лимонки» из Чураковского сада, подкравшегося издали к берегу Тобола.
– Это чай с острова Цейлон, – Маленький Иван поднял вверх большой палец.– Сорт экстра-люкс. По-другому, самый лучший, значит. Кто знает про остров Цейлон? Ну, шпана!
– Я знаю! – неожиданно даже для себя вскрикнул я и поднял руку как на уроке. – Он в этом находится, в океане Индийском. Читал в детской энциклопедии. Там ещё залив большой есть с другой стороны острова. Бенгальский.
Лось и Жук оторвались от стаканов и посмотрели на меня с отчаянным удивлением. Никогда мы не умничали друг перед другом, а говорили на темы, близкие каждому, причем суровым, «пацанским» языком. На лицах у них было отпечатано, что они не только про Цейлон не слышали, но и про детскую энциклопедию тоже.
– Не, ну так нечестно будет, – мрачно сказал Жук, – У него маманя училка, а батя писатель, корреспондент в «Ленинском пути». Ну, газета, которая недавно была «Сталинский путь». Они ему по вечерам в башку вот это всё заколачивают. Чтобы он кобенился перед нормальными людями и все думали, что он лучше нас.
Иваны оба засмеялись. Потом большой сказал, что чай им привезли друзья из Ленинграда, подошел к книжной полке и снял с неё книжку.
-Вот здесь – продолжал улыбаться Иван, – уложены мысли умных. В этой конкретно остался ум Чехова Антона Павловича. Сам он помер давно, а ум свой сюда заложил. Сохранил. Книжки, если их не рвать и не жечь на самокрутки, долго живут. Сотнями лет. А ум, он никогда не стареет. Всегда пригоден. Читаешь книгу и вылавливаешь из неё всё, что тебе обязательно знать надо. Про то, как выглядят правда и добро, глупость, брехня всякая и зло. Что такое совесть и справедливость. Как распознать дурака и каких фокусов ждать от него, что такое честь, достоинство и цена слова мужского.
А вон сколько у нас умных людей после смерти своей живет на полках! Если по-простому рассуждать, то это кладбище понявших жизнь и поделившихся с нами понятием своим умных людей. Все они давно сгнили в могилах своих. А ум и мысли их, полезные и ценные для правильной жизни, вот тут, между двумя переплётами уместились.
Маленький Иван незаметно оказался
