Николай Шагурин - Рубиновая звезда
— Убийца задержан? — спросил Алмазов.
— Нет. Но это — задача почти решенная. Сейчас нужно во что бы то ни стало найти тело его жертвы. Это — ключ к дальнейшему. Мы остановимся у спуска в «Хаос»…
«Хаосом» называлось дикое место, очень редкое НЕ этом хорошо обжитом, возделанном и плотно заселенном берегу, скопление бесформенных каменных громад, следы колоссального оползня, произошедшего на полуострове в незапамятные времена.
Соболь выскочил первым, зажег сильный аккумуляторный фонарь и взял собаку на поводок. Майор осветил начало тропы, отлого уходившей от шоссе в сторону и терявшейся в «Хаосе».
— Так! — Соболь указал спутникам на следы шин, явственно отпечатавшиеся на пыльной тропе. — Я не ошибся.
Он двинулся вперед, прослеживая путь недавно прошедшей здесь «Победы». Профессор и его ассистент, в белых халатах, шли за ним. Алмазов нес в руке чемодан чик, ассистент держал на плече легкие полевые носилки.
— Здесь он остановил машину, — говорил вполголоса Соболь. — Здесь разворачивался. Значит — тут или нигде. Вряд ли он мог оттащить тело далеко. Акбар, ищи!
Минут десять они блуждали в каменном лабиринте, то отдаляясь от исходного пункта, то приближаясь к нему, перелезая через мелкие камни и обходя большие. Наконец, собака забегала вокруг какого-то подобия пирамиды из огромных глыб и, подняв морду, коротко взлаяла.
— Акбар, фу! — остановил ее Соболь. — Где? Там?
Акбар поставил уши стоймя и шумно втянул носом воздух.
— Вперед, собачка, вперед!
С ловкостью завзятого скалолаза собака короткими, точными бросками взбиралась на камни. За ней поднимался Соболь. Луч фонаря осветил щель, заваленную обломками песчаника. Соболь принялся отваливать их. Перед ним открылось нечто вроде пещеры. Первой скользнула туда собака.
Соболь выглянул из пещеры и помахал фонариком.
— Савва Никитич! Здесь! Поднимайтесь справа, там есть что-то вроде ступенек…
На полу низкой и тесной пещеры лежало распростертое навзничь тело человека в одном белье. Смуглое, черноусое лицо было обращено вверх, смерть еще не побелила его. Над телом стоял Акбар и поглядывал на людей умными, почти человеческими глазами.
Соболь сразу же обратил внимание на странное обстоятельство: кругом не было ни капли крови.
— Светите! — сказал Алмазов, опускаясь на колени.
Он внимательно осмотрел тело.
— Задушен? — спросил Соболь.
— Нет. Картина представляется в следующем виде: его захлороформировали или с помощью какого-то похожего, очень сильного наркоза привели в бессознательное состояние. Затем его втащили в пещеру, раздели, и уже потом нанесли ножом удар в сердце.
— Понятно, — сказал Соболь. — Убийце были нужны его костюм и документы. Но почему же нет крови?
— Удар был нанесен с такой силой, что тонкий клинок, вроде стилета, сломался. Обломок сидит в теле, плотно запирая рану. Кровь даже не излилась в околосердечную сумку. При ранениях сердца смерть зачастую вызывается тем, что собравшаяся в перикардии кровь давит на сердце и не дает ему работать. Но он умер не по этой причине. В данном случае смерть последовала от травматического шока[5].
— Давно был нанесен удар?
— Часа полтора назад.
— Он умер тотчас же?
— Нет. Всего несколько минут назад. Может быть, пять — шесть.
— Как же он прожил столько времени с ранением сердца?
— Ничего удивительного. Я знал человека, который жил с обломком кинжала в груди полгода, не подозревая об этом и сохраняя трудоспособность…
— Значит — смерть?
— Да. Но…
Соболь с удивлением посмотрел на профессора: какое же может быть еще «но», когда человек мертв?
— Но пока это только клиническая смерть.
— Я не силен в медицине, Савва Никитич, но смерть есть смерть.
— Объясню потом. А сейчас повторю вам ваши собственные слова: дорог каждый миг. Коллега, скорее — шприц!..
Ассистент приподнял голову убитого, и профессор Алмазов ввел иглу под кожу за ухом. Соболь широко открыл глаза — он ждал от профессора чуда, ему представилось даже, что вот сейчас Кристев поднимет веки, вздохнет… Но ничего не произошло. Ассистент осторожно опустил голову, оставшуюся безжизненной.
С чрезвычайной осторожностью тело на плаще Соболя спустили вниз и положили на носилки. Все это выполнялось с какой-то особенно четкой, напряженной быстротой.
— Теперь — в институт! — скомандовал профессор, когда носилки были задвинуты в машину. Шофер дал полный газ.
— Вы хотели пояснений? — услышал Соболь голос Алмазова. — Так вот, вкратце, Виктор Михайлович. Если вы, например, прикажете долго жить, и у вас остановятся сердце и дыхание, то это и будет клиническая смерть. Конец ли это? Прежде, когда полагали, что смерть наступает мгновенно, это считали концом. Сегодня советская наука, глубоко изучающая этот критический момент, говорит иное. Переход от жизни к смерти совершается не сразу, не внезапно. Это сложный, длительный процесс, распадающийся на отдельные этапы.
Соболь слушал профессора с напряженным вниманием. Майор имел, конечно, представление о современных — научных воззрениях на этот вопрос. Но то, что говорил Алмазов сейчас, в этой обстановке, приобретало особый смысл. Передовая наука, которая борется за самое драгоценное в этом мире — за человеческую жизнь, передовая наука во всем своем могуществе устами профессора Алмазова должна была решить судьбу Кристева: быть или не быть?
— После остановки сердца и дыхания в теле некоторое время еще теплится жизнь, в клетках еще происходит обмен веществ, — продолжал Алмазов. — И хотя клетки уже не получают кислорода, который доставлялся им током крови, они еще продолжают жить за счет накопленных запасов. Это и есть клиническая, относительная смерть, точнее — первые шаги умирания.
Затем в клетках начинаются процессы разложения, распада. Наименее устойчивыми оказываются самые нежные, самые сложные, нервные клетки мозга, особенно коры больших полушарий. Более грубые, простые клетки, кожных покровов, волос, ногтей живут еще очень долго. Клетки сердечной мышцы сохраняют свои свойства даже через сутки после установленной смерти. Но клетки коры головного мозга погибают безвозвратно через семь — восемь минут после того, как прекратятся дыхание и кровообращение. В этих клетках происходят, как выражаются физиологи, необратимые изменения. А это — самые ценные клетки, они управляют основными жизненными процессами в нашем организме, в том числе и дыханием. И тогда помочь не может уже ничто — это конец, небытие, биологическая смерть…
