Ник Майер - Факир
Дебора взяла его дрожащею рукою. Ей по какому-то тайному предчувствию казалось, что эти строки направят ее жизненный путь по дороге треволнений и испытаний. Но она быстро оправилась и громким голосом стала читать отцовскую рукопись. Пензоне, стоя позади ее, читал через ее плечо про себя, настолько велико было его нетерпение овладеть ключом этой загадки.
Перевод, сделанный мистером Токсоном, был следующий:
Под внушением Кали, богини Нирваны.
Пусть Ганеса, бог знания и мудрости, осенит того, кто будет это читать.
В год четыре тысячи девятьсот восемьдесят девятый от миропомазания Калигулы, в день воцарения Тиравалювера, верховного жреца богини, в святилище Гондапур.
Я, Сукрийяна, весьма чтимый факир, хочу очиститься через священные испытания, которые готовят к великим таинствам, добровольно ложусь в эту могилу, будучи мертвым для жизни земной, но в то же время живя умом и надеждой.
И в год четыре тысячи девятьсот девяносто шестой, в день праздника богини Кали, я восстану в ее святилище трижды святым.
В двенадцать часов с молитвами.
Тогда, после тебя, Тиравалювер, я буду бодрствовать семь раз двенадцать лун над храмом и сокровищем
богини – во время зарождения нового трижды святого, который после таких же испытаний должен будет наследовать мне. Ибо, пусть все это знают, смерть есть зеркало, в котором отражается жизнь.
– Итак, – произнес мистер Токсон, когда его дочь закончила читать, – надеюсь, что вы поняли.
Мисс Дебора ничего не отвечала и стояла задумавшись. А Пензоне в молчании опустил голову.
– Документ ясен, – сказал мистер Токсон, воодушевляясь. – Эта мумия и есть тело факира Сукрийяны, поклонника Нирваны, с виду мертвого, а на самом деле заснувшего летаргическим сном. Заснул он в 4989 году по индийскому летоисчислению, а по нашему в 1888 году, пробуждение его должно быть в 4996 году, в день праздника богини Кали, т.е. в 1895 году, или через четыре месяца. Место, где будет происходить эта церемония, находится в гондапурском святилище, а Гондапур, как я узнал, это небольшой клочок земли в Манссауре, одной из менее исследованных областей Индостана, недалеко от города Ниджигула.
– Как, дорогой дядя, – прервал Пензоне с плохо скрываемой иронией, – вы, один из тех, которые в науке придерживаются экспериментального метода, вы верите в эти смешные восточные россказни об умерших и воскресших факирах?
– Не только, милый Пензоне, верю в возможность такого состояния, в каком находится Сукрийяна, но еще верю в успешность его исполнения. Названные явления факиризма хорошо теперь известны и исследованы наукой. Ведь доказано же, что факиры владеют чудным искусством задерживать, так сказать, в себе течение жизни, чтобы впоследствии снова ожить вполне нормальными людьми, по окончании известного срока кажущейся смерти.Всякий знает случай с тем факиром, который в присутствии английских властей был зарыт в землю на глубину шести футов, приняв только единственную предосторожность: залил себе воском рот, нос и уши. Его засыпали, а сверху посеяли ячмень. У могилы день и ночь стояли часовые, чтобы устранить всякую попытку к похищению. Спустя десять месяцев могилу разрыли и вынули из нее факира, не замедлившего, после оттирания горячей водой, открыть глаза и говорить. Объясняйте этот опыт гипнотизмом, летаргическим сном или еще чем-нибудь другим, это во всяком случае неоспоримая истина, подтвержденная такими авторитетами, которым нельзя не верить.
– Но, папа, – заметила Дебора, – вы говорите о десятимесячном погребении, а Сукрийяна будет лежать, если я верно считаю, с 1888 года по 1895, т.е. семь лет в летаргическом сне.
– Что же в этом, дочь моя, удивительного? Разве срок меняет дело? И через семь лет оно скорее будет необъяснимым, чем через десять месяцев? – Пензоне тебе можете сказать французскую пословицу: il n'y a jamais lе premier pas gui coute [трудно совершить только первый шаг].
Как видит читатель, мистер Токсон умел при случае и посмеяться, хотя тотчас же продолжал серьезным тоном:
– Я вам уже сказал, что Сукрийяна принадлежит к секте нирванистов. Это самая ужасная из всех индийских сект ратили Поклонники Кали, богини любви и смерти, полагают, что их религиозный идеал допустим только при абсолютной Нирване, т.е. при совершенном уничтожении. Этого ужасного учения придерживаются туги, известные душители, наводнившие в продолжение долгого времени страх на всю Индию, вопреки бесплодным усилиям английского правительства, опасные фанатики, убивающие и предающие мучениям людей в угоду своему божеству и которые сами идут на казнь в экстазе, будучи уверенными, что через пытки им откроются небеса.
– Но, – сказал Пензоне, – я думал, что эта ужасная секта навсегда исчезла с лица земли.
– Она только переменила название, – ответил Токсон. – Теперешние нирванисты представляют прямых потомков тугов, и английское правительство, из политических соображений, вынуждено закрывать глаза на их действия. Впрочем, эти нирванисты не возводят в культ, как туги, убийства, а производяткровавые истязания ради аскетических подвигов только над собой.
– И это прогресс, – справедливо заметил Пензоне. – Итак, дядя, вы уверены, что Сукрийяна принадлежал некогда к секте нирванистов?
– Твердо уверен, мой друг. Да и текст, который вы только что прочитали, не позволяет в этом сомневаться. Сукрийяна был великим человеком, нечто вроде святого среди этих фанатиков, будущий верховный жрец с того момента, когда воскреснет.
– Как, эта ужасная мумия…
– Не шути, Пензоне. Большая часть этих факиров весьма интеллигентные люди, знакомые едва ли не со всеми современными науками, говорящие на многих языках, не считая индийского и английского, которыми они, натурально, все владеют в совершенстве. Сукрийяна, конечно, принадлежит к этой части. Взгляни, впрочем, сам на него: по правильности его лица, высокому лбу легко угадать в нем человека весьма ученого и, кроме того, отважного.
И Токсон, сопровождая свою речь жестами, ударил щелчком по лбу факира.
Странное дело – череп зазвучал, как пустая коробка, и мисс Дебора, слыша этот странный звук, почувствовала во всем теле дрожь. А что касается Пензоне, то он взял в руки перевод папируса и перечитал еще раз, чтобы запечатлеть каждое слово в своей памяти. Через несколько минут молчания он сказал:
– Я начинаю, милый дядя, понимать вашу мысль. Вы буквально верите этому документу. Этот Сукрийяна, вот уже семь лет, как велел положить себя живым в саркофаг и этим он совершил действие, подобное самоубийству…
– Испытание, – перебил Токсон.
