Евгений Коршунов - Под белым крестом Лузитании
Единственный глаз старика вызывающе сверкнул:
— Это мать доктора Балла и ее племянники. Да что ты тычешь мне в нос своим фонарем, Нгуэма! У меня на всех здесь бумаги в порядке!
— Старик правильно говорит! — вступила в сражение мама Иду. — Или у черной леди не может быть белых племянников?
Все дружно рассмеялись.
— Что за шум? Вы что, забыли, где находитесь? — раздался из темноты строгий голос.
Хохот разом прекратился.
— Докладываю о прибытии, гражданин майор, — выступил вперед Нхай. — Грузовик, груз и люди по списку в целости и сохранности.
— Хорошо.
— Пассажиров — на контрольный пункт, груз перенести в лодки. Нхай, через час вы должны отплыть, иначе до рассвета не доберетесь до базы. А вас, мадам Балла, вместе с мисс Мангакис и мистером Корневым прошу ко мне…
Это было сказано вежливо, но так властно, что Евгений сразу же решил: путешествию пришел конец. Он уже привык к темноте и видел, как вокруг грузовика засуетились «солдаты свободы», кто-то залез в кузов и принялся сноровисто подавать ящики и тюки, которые поползли по цепочке людей, тянувшейся до самых зарослей, откуда слышался плеск воды.
— Прошу, — вежливо повторил майор и, не оборачиваясь, быстро направился к реке.
Мама Иду вздохнула и, что-то недовольно бормоча себе под нос, тяжело зашагала следом по мокрой и скользкой тропинке.
— Пошли, — уныло позвал Женя.
Елена неуверенно шагнула к нему:
— А что, если они нас не пропустят?
— Пусть только этот майор посмеет!.. — Евгений постарался придать своему голосу решительность, которой, правду говоря, вовсе не испытывал. — У нас ведь есть разрешение командующего!..
— Жаль, что с нами нет Майка. Он бы… — Спохватившись, Елена виновато умолкла, но было уже поздно: Евгений помрачнел.
Опять Майк! Да, Майк сейчас был не здесь, не с Еленой. Но с какой радостью Женя поменялся бы с ним местами — тогда Елена, наверное, тоже думала бы о нем, как она сейчас думает о Майке. А в том, что это так, юноша не сомневался. Ведь и его самого мысли об англичанине не покидали с того самого момента, когда Майк Браун, отпущенный Морисом, капитаном разведки Боганы, медленно побрел через сад в темноту страшной ночи, туда, где грохотали взрывы, трещали выстрелы….
Кто же они теперь? Друзья? Просто старые знакомые? Или, может быть, даже враги?..
Когда-то они вместе учились в школе Святого Амброзия. Отец Брауна, один из богатейших колонистов Боганы, как это ни странно, поощрял дружбу Майка с сыном советского журналиста. И вот… несколько лет спустя Майк врывается на виллу Мангакиса, где были и Корневы, вместе с наемниками «бешеного» Хорста…
…Елена ласково коснулась его руки:
— Прости, Джин… Я не хотела…
— О чем ты?.. Мы еще посмотрим, как это они нас не пустят!..
Мама Иду терпеливо дожидалась их в конце тропинки, где начинался густой кустарник. Его черная стена казалась в эту безлунную ночь бесконечной. Но вот темнота на несколько мгновений расступилась, и в косом треугольнике зыбкого желтого света возникла стройная, невысокая фигура в форме.
— Ну где же вы?
Это был голос майора, а желтый треугольник — вход в небольшую армейскую палатку, замаскированную в прибрежных зарослях.
Мама Иду, Елена и Евгений вошли в палатку, где сразу стало тесно, и майор поспешно опустил полог. На вид ему было лет тридцать. Коротко остриженные курчавые волосы и аккуратная бородка клинышком, нервное лицо, очки в тонкой оправе и пятнистая десантная куртка оставляли двойственное впечатление солдатской суровости и сдержанной мягкости интеллигента. Этот майор кого-то очень напоминал Жене, но кого — он не мог вспомнить.
— Абрахам Баа, — предстал-вился майор. — Комендант пункта Е.
Он коротко поклонился и шагнул в глубь палатки.
— Кто вы такие, я уже знаю, — чуть насмешливо сказал Баа, доставая из дальнего угла за походным столиком изрядно запыленные раскладные стулья. — Прошу!
Он стер пыль носовым платком, расставил стулья и обернулся к путешественникам.
Мама Иду с откровенным недоверием посмотрела на хрупкое сооружение из скрещенных алюминиевых трубок и брезента, презрительно фыркнула и демонстративно уселась на травяной пол.
Майор невозмутимо извинился:
— Прошу прощения, мадам Балла. Если бы вы предупредили нас заранее, мы бы приготовили достойное вас кресло.
Мама Иду опять презрительно фыркнула и отвернулась: вместо своей обычной тактики — ошеломляющего крика — на этот раз она решила придерживаться иной линии поведения.
Евгений незаметно обвел взглядом палатку. Она напоминала скорее складскую контору, чем командный пункт заставы, охраняющей переправу через границу между Боганой и освобожденными зонами Колонии. Вдоль брезентовых стен громоздилось не меньше двух десятков зеленых ящиков разных размеров. С потолка над столиком свешивалась небольшая лампочка без абажура, шнур от которой тянулся к громоздкому черному аккумулятору, который доживал свои последние часы, ибо лампочка светила тусклым желтым светом. Рядом возвышалась внушительная зеленая консоль радиостанции с многочисленными тумблерами, верньерами, цветными глазками и шкалами. Три поставленных вертикально ящика с отбитыми крышками и фанерными юлками были забиты книгами на русском, английском, французском языках. Из некоторых томиков торчали листья или веточки вместо закладок.
Над импровизированным книжным шкафом висел вырезанный из иллюстрированного журнала портрет Ленина. Гипсовый, тонированный под бронзу бюстик Ильича стоял и на столе коменданта, где лежали аккуратные стопки бумаги.
И тут Женя понял, кого ему напоминал майор Баа! Он был похож на Патриса Лумумбу; такое же интеллигентное лицо, такая же бородка, и даже очки в простой проволочной оправе — очки сельского учителя.
Баа, в свою очередь, внимательно изучал гостей…
— Скоро рассвет, — неожиданно произнес он по-русски.
Евгений и Елена вскинули головы.
— …Вы говорите по-русски? — изумился Женя, хотя и видел в шкафу русские книги.
— Я окончил в Москве исторический факультет. — Майор сдвинул за спину тяжелую скрипучую кобуру. — И, между прочим, читал книги вашего отца. Он здорово разбирается в проблемах национально-освободительного движения.
Женя вежливо кивнул: честно говоря, книги отца он считал довольно скучными, но то, что Баа похвалил их, да еще употребил такое русское слово, как «здорово», было, конечно, приятно. Но сейчас он был куда больше озабочен судьбой самого Корнева-старшего, и было не до того, чтобы обсуждать его теоретические взгляды.
