Михаил Демиденко - За Великой стеной

Пройдоха жил у брата рикши господина Фу, катавшего «нумизмата» на куе-куе — ручной двухколесной коляске — подарок Востоку английского изобретателя. Пройдоха оправдывал свое прозвище — он прилип к Цюю, доброму человеку. И так как приехал к его брату в праздник весны, Цюй-третий — младший брат — кормил и поил гостя с подружкой, дочкой господина Фу Дженни. Возможно, Цюй был даже доволен, ибо гости в праздник весны желанны в китайских семьях, по поверью, они приносят счастье.

Последняя тетрадь Пройдохи

«Цюй-третий ушел к собакам: он нянька у двух тибетских, лохматых терьеров Блэка и Вая. Придумал же хозяин клички псам. С такими деньгами, как у хозяина терьеров, можно позволить любую блажь — каучуковые плантации дают живицу, и она течет ручейком золота. Цюй-третий так и не скопил денег на подарки родителям невесты, на свадьбу, не выполнил главной обязанности перед предками — он бездетный, холостой. Неужели и я останусь «голой веткой»?

Дженни! Настоящее ее имя Сяо-фуэй, Крошечка. Она пьет спиртное, как буйвол мутную воду на водопое. Куда в нее столько влезает! Напьется и давай куролесить. Цюй-третий не удивляется: он знает, что Сяо — Дженни — дочка хозяина его старшего брата Цюя-первого, вот и молчит, терпит нас. Ему ли, няньке двух псов, удивляться. Он расчесывает им шерсть, водит гулять, готовит специальные блюда по поварской книге для собак. Сегодня Цюй-третий повез их на машине в парикмахерскую делать прически.

...Дженни полезла ко мне с поцелуями. От нее несло, как из гнилого болота запахом тины. И что за идиотская привычка целоваться! Кричит, что я не умею целоваться, а мне просто противно. Зато потом она нежная, как все китаянки.

Денег мало, а у Сяо — Дженни совсем нет. Она не знает им цену. Ей дай миллион, она в три дня размотает. Быстрей бы избавиться от нее! Но пока рано. Она обещала свести меня со стоящим человеком. Я ему пристрою дневник.

Мои записи! Вы должны рассказать правду людям. Я ничтожный человек, Сяо-Ке (маленький Ке), но ведь должен же и я совершить в жизни что-нибудь значительное, поджечь танк врагов. Я, как и мой брат, вовремя не дезертировал из армии врагов в джунгли к друзьям.

Как избавиться от Дженни?

Быстрей бы приезжала Дин, привозила бы дневник! Я получу за него много, нам хватит, чтобы уехать с Дин к матери в Сайгон. Брат умер, мама живет одна. Она будет рада.

Завтра я встречусь с каким-то журналистом. Решится судьба. Я опасаюсь Дженни. Попробую описать происшедшее. Наверное, это последняя запись в последней тетрадке. Прощай, дневник! Много-много дней ты был для меня единственным верным другом, только тебе я открывал мысли, я привык к тебе, как Цюй-третий к Блэку и Ваю.

Дженни уже надоело прятаться. Ее сумасбродство выдохлось, и если она еще не ушла к отцу, так только потому, что боится наказания. Я пугаю ее как могу, растравляю ее обиды. Пришлось попросить Цюя-третьего продать мои новые часы, чтобы купить спиртного «дырявой туфле».

Я упросил ее сходить и позвонить откуда-нибудь в Гонконг нужному человеку. А это опять расходы.

Что будет, то будет, от судьбы не спрячешься. Дженни ушла звонить знакомому журналисту, а в это время во двор вошла девушка. Я вначале подумал, что к Цюю-третьему приехала родственница с континента. Они там все ходят в синей одежде, девушки подстрижены коротко. Но это оказалась Дин.

...Она плакала. У нее все тело в синяках. Оказывается, всех приехавших из Гонконга девушек встретили хунвэйбины. Прямо на улице стригли их, отрезали косы, «критиковали», срывая с них «заморские» одежды. Их просто ограбили. Дин еле вырвалась. Ее избили до синевы. Ей пришлось сразу уехать, а то бы на нее напялили «дурацкий колпак».

Она рассказывала, что делали с другими девчонками. Запирали в школе и насиловали. И это все называется «культурной революцией». У хунвэйбинов обрезки труб, самодельные пики и кинжалы. Ночами между ними происходят настоящие побоища. Они, как бандиты в Гонконге, делят власть за улицы, районы, города. Напали даже на военных, чтобы раздобыть оружие, но те встретили их огнем, многих убили, еще больше арестовали, будут «критиковать», значит, тоже изобьют или убьют. Молодые люди сошли с ума — бьют стариков и старших братьев.

Самое главное. Дин привезла тетради. Хорошо, что «дырявой туфли» не было в это время. Пришел Цюй-третий. Он выслушал Дин и заплакал — его отца в пригороде Кантона замучили хунвэйбины. Они требовали выкупа. «Твои сыновья продались империалистам, живут у них и работают на них!» — кричали они. И разграбили дом отца Цюев. Соседи написали письмо Цюю-третьему.

Когда пришла Сяо — Дженни, мы сказали, что Дин — племянница Цюя-третьего.

...Я иду на встречу с журналистом. Я боюсь, что Дженни заслужила прощение у отца тем, что выдала мое убежище.

Я все равно пойду на встречу, потому что другого выхода нет. Дин расхворалась, все время вздрагивает и плачет. Цюй-третий не отходит от нее. Я ему сказал: «Если не вернусь, считай, что красный шелк Дин подарил ты. Не гони ее. Она будет хорошей женой. Ей деваться некуда, если я не вернусь, бери ее в жены».

Князья неба и земли, я иду на встречу с журналистом! Помогите мне, духи предков! Я продолжу наш род, если вернусь к Дин живым. Мы немедленно уедем к моей матери!»

На этом записи окончились. Что было дальше, я знал: его убили, когда он передал мне тетради. К сожалению, его опасения оправдались — дочка Фу вывела «тайную полицию» мадам Вонг на вьетнамского парня, и те свершили «правосудие».

Тонуть мы начали на второй день после обеда. Радист уронил бобину от магнитофона с записью джазовой музыки в незадраенный трюм. Он полез за бобиной и сорвался с трапа. Мы стояли с капитаном на мостике. Он смотрел вдаль, я тоже. Возможно, он что-то и видел за бескрайним горизонтом, я ничего не видел. Был полнейший штиль, от жары даже вода казалась расплавленной. Волны поднимали наше корыто, точно вокруг нас, как дельфины, резвилось не меньше сотни морских буксиров.

— А в Арктике бывали? — спросил капитан Микис и, так как я ответил отрицательно, он больше не стал задавать мне вопросов, сам начал рассказывать:

— Ходил я на норвежском спасателе. От флибустьеров мы отличались тем, что никого не топили. Помню, ураган, шквал, буря, добавьте к этому косой дождь наполовину со снегом, норд-норд-ост, лед на снастях и мою зубную боль, тогда картина станет для вас ясной. Правда, команда состояла из моряков, а не из этих телят, которых я сейчас транспортирую в Сингапур. И в том и в другом есть свои минусы. Если телята с трудом отличают линь от киля, то «волки» знают слишком много, и каждый норовит дать совет. Идем. Где-то рядом тонет «швед». Ищем. Находим. Заходим с правого борта и вступаем в переговоры. «Что везете? Стоимость фрахта?» — и другие вопросы... В общем, сколько мы будем с этого иметь. Не торопимся, потому что чем больше они наглотаются воды, тем больше мы с них сдерем. А «швед» ведет себя как-то странно — тонет, но платить настоящую цену отказывается, точно ледяные ванны для них приятны, как для толстокожих тюленей. Мои «волки» набились к рулевому, как сардины в бочку, курят трубки и советуют отойти, точно я сам не знаю, как грабить на большой дороге. Несколько раз мы отходили, подходили, проклятый «швед» зачерпнул левым бортом, но молчит, как медуза. И когда уже...