Густав Эмар - Тунеядцы Нового Моста
— Просто необыкновенно.
— Это прелестно, тем более что муж дает мне карт-бланш в этом случае.
— Что же ты сделаешь, сумасшедшая?
— Неужели ты сомневаешься, Жанна? — сказала с комично серьезной миной герцогиня. — Конечно, я пожертвую собой ради своей партии и своей подруги. Недаром де Люинь называет меня настоящим генералом протестантов, а мужа — моим адъютантом. Мы дадим битву, милая Жанна!
— Да, — отвечала, расхохотавшись, графиня. Они смеясь бросились друг другу в объятия.
— Так мы открываем боевые действия, — произнесла графиня, когда утих взрыв веселья. — Так как это осада, надо устроить апроши и заручиться сторонниками. Апроши25 готовы, генерал, а сторонник один, по крайней мере, уже есть.
— Вот как! Кто же это?
— Огромный, худой, как скелет; кожа у него, как пергамент; как на него ни смотри, всегда видишь только его профиль с огромным носом и бесконечными усами. Он участвовал во всех битвах Европы и за каждое необдуманное слово нанизывает на свою длиннейшую рапиру людей, как жаворонков.
— О Господи, да где ты отыскала такое пугало?
— Я не отыскивала, он сам пришел.
Жанна рассказала, как объяснил ей капитан свое участие дружбой с ее отцом, и как не раз спасал жизнь ее мужу.
— Это слишком хорошо, милочка, чтоб могло быть правдой; смотри, будь осторожна!
— О, тут нечего бояться! Одна из моих вассалок, выросшая у нас в доме, ручается мне за него и рассказывала о нем очень трогательные вещи. Он уже после того, как мы с ним увиделись, избавил меня от одной личности, которая сильно могла повредить мне нескромным словом.
— Так это настоящий герой?
— Да, почти. Он предан мне, как будто бы я была его дочерью; признаюсь, и я его люблю.
— Как его фамилия?
— Капитан Ватан.
— Странная фамилия! Ну, да все равно, да здравствует капитан Ватан!
Через десять минут Жанна простилась с подругой и уехала, несмотря на ее уговоры остаться посидеть. Был уже четвертый час.
ГЛАВА XIII. Где граф дю Люк, думая затравить лань, напал на след волчихи
Мы уже говорили, что графу дю Люку было назначено прийти в восемь часов на угол улиц Арбр-сек и Сент-Оноре. Без двадцати минут восемь он вышел из гостиницы «Единорог» и ровно в восемь был на назначенном месте. Ночь стояла темная, безлунная; моросил дождик; на улице было скользко, холодно, сыро. Граф осмотрелся вокруг. На углу улицы Арбр-сек стояли носилки. Граф подошел. Носилки были открыты. Он сел. В ту же минуту приблизился какой-то человек и завязал ему глаза мокрым платком. Затем носилки закрылись, и его довольно скоро понесли по улицам.
Только граф, к своей сильной досаде, никак не мог определить, в какую сторону его понесли, так как носильщики сначала раза три повернулись на одном месте.
— Черт возьми! Мошенники знают свое дело, — прошептал он, полусмеясь-полусердясь. — Ну, да все равно, это презабавно; мне нельзя жаловаться.
Рассуждая таким образом сам с собой, он заглушал тревожное чувство, в котором не хотел себе сознаться.
Носилки по дороге несколько раз останавливались, наконец граф почувствовал, что его внесли по лестнице в комнату. Тут кто-то взял его за руку, помог ему выйти из носилок и повел его. Затем этот кто-то оставил его руку и тихонько удалился.
— Снимите повязку, — прозвучал нежный голос. Граф развязал платок и окинул глазами комнату. Это была небольшая гостиная с потолком в виде купола, меблированная по последней моде.
— Клетка недурна, — подумал Оливье, — надеюсь, скоро явится и птичка, и на сей раз можно будет разглядеть ее.
Но граф дю Люк ошибся. Подняв голову, он увидел величественную даму в красной маске, как видел ее первый раз в ресторане. Она была в том же самом платье.
— Хорошо! — произнесла она по-испански, слегка дрожавшим от волнения голосом. — Вы настоящий дворянин, граф: не задумавшись, явились по первому моему зову.
— Вы разве в этом сомневались? — спросил он, предложив ей руку и усадив ее на груду подушек.
— Может быть, — отвечала она, ласково улыбнувшись, — но вижу теперь, что ошибалась.
— Позволите предложить мне вам один вопрос? — обратился к ней граф.
— Я собираюсь позволить вам многое, — заверила она, смеясь.
— Parbleu! И я собираюсь всем воспользоваться, — проговорил граф тем же тоном.
— Ну, чего же вы прежде всего хотите, граф?
— Чтобы вы говорили на нашем языке.
— На нашем языке?
— Да, я француз.
— Но я-то иностранка и плохо говорю по-французски.
— О, полноте!
— Вот что: говорите вы по-французски, а я буду отвечать вам по-испански. Согласны?
— Должен вам повиноваться.
— Ну, сегодня вы, я вижу, будете не так суровы со мной, как в первый раз.
— Сегодня обстоятельства совсем иные.
— Как знать! Может быть, сегодня я еще больше ваш враг, чем тогда.
— Победа вам легко достанется, — обещал он, — я сдаюсь и у ваших ног прошу пощады.
Он опустился перед ней на колени и покрывал поцелуями ее руки.
Незнакомка слабо сопротивлялась.
— Граф, да вы с ума сошли, — остановила его она, — вы уж слишком торопитесь! Кто вам сказал, что я вас люблю?
— Вы сами. Да и я люблю вас, этого для меня довольно.
— Скоро же полюбили, — насмешливо заметила она.
— Истинная страсть всегда быстро приходит.
— Да, как удар грома, — продолжала с насмешкой дама. — О, любезный рыцарь, какое это мне позволяет составить плохое мнение о вашем постоянстве!
— Потому что я говорю, что люблю вас?
— Именно. Разве вы никогда еще не любили?
— Что ж до этого? Для вас моя жизнь началась с настоящей минуты; прошлое для вас не должно существовать.
— А если я к прошлому-то и ревную?
— Ревнуете? Вы — молодая, прекрасная?
— Но вы еще меня не видали.
— Я догадываюсь. У вас не могло бы быть такого нежного голоса, таких шелковистых волос, такой атласной кожи, если бы вы не были молоды и хороши.
— Смотрите, не ошибитесь, граф.
— Докажите, что я не ошибся: снимите эту маску, она мешает.
— Ну, нет. Как только вы увидите мое лицо, ваша страсть разлетится в прах.
— Вы мило шутите. Но зачем вам так таиться от меня и даже не говорить своего имени?
— У меня языческое имя, прекрасный Эндимион; меня зовут Фебея.
— Любовь всегда ставит алтари только языческим божествам. Снимите маску, умоляю вас, моя прекрасная Диана!
— Я вам сказала — Фебея.
— Фебея на небе, а мы еще на земле.
— Ну, не стану с вами спорить; я слишком уверена, что потерплю поражение. А очень вы любили эту Диану, о которой вы говорите? Верно, и теперь любите?
— Я не знаю, на что вы намекаете.
