Ростислав Самбук - Марафон длиной в неделю
— Существует, — неожиданно легко согласился Павлов. — Но ведь сегодня мне пофортунило, так должно везти и дальше.
Вернулась игуменья.
— Прошу, — сказала она и, не оглядываясь, пошла по узкому коридору, ведущему куда-то в глубь помещения.
Бобренок следовал за монахиней, замедлив шаг. Он чувствовал себя как-то смущенно, ведь впервые в жизни попал в монастырь, и все тут интересовало его. Но то, что увидел, несколько разочаровало майора. Обычный коридор с простым, покрашенным полом, с обеих сторон низенькие и узкие двери, вероятно, за ними были кельи. Ни одного светлого пятна, ни одного украшения — шеренга дверей, коричневый пол и побеленные стены, будто все тут вымерло. И только за поворотом в нише фигура какого-то святого, гипсовая фигура в половину человеческого роста; какая-то топорная и ярко размалеванная, она контрастировала с пуританской серостью всего помещения и, пожалуй, свидетельствовала о невзыскательности вкусов сестер-кармелиток.
Но к гипсовому святому тут, вероятно, привыкли. Мать Тереза, проходя мимо него, машинально перекрестилась.
Игуменья остановилась напротив больших, по сравнению с другими, дверей. Посмотрела на Бобренка, осуждающе закусив губу, немного подождала и решительно распахнула двери.
— Заходите, — сказала она громко, — и пусть господь поможет нам. — Она переступила порог и стала в стороне.
Майор зашел следом за игуменьей и остановился, пораженный. И поразило его не то, что увидел за длинным, покрытым клеенкой столом женщин в черном — к этому он был готов, невероятным казалось то, что ни одна из этих похожих на воронье женщин никак не среагировала на их появление. Одни сидели за столом, углубившись в молитвенники, другие перебирали четки, неподвижно уставясь в пол.
— Прошу! — величественным жестом указала на монахинь игуменья и села подле них на край скамьи, однако не занялась ни молитвенником, ни четками — сидела с прямой спиной и смотрела, как поведут себя пришельцы.
— Начинайте, старший лейтенант, — приказал майор, пропустив впереди себя Павлова.
Тот остановился растерянно и оглянулся на Бобренка, будто просил помощи.
Но как майор мог помочь ему?
На помощь неожиданно пришел Коротюк. Видно, его совсем не смутили черные неподвижные фигуры, может, его вообще ничто на свете не могло смутить, потому что спросил у игуменьи:
— Списочный состав весь в наличии?
Та усмехнулась одними глазами.
— Считайте, — ответила она иронично, но Коротюк воспринял ее разрешение вполне серьезно и зашагал вдоль стола.
— Одна... две... три... — начал считать, указывая на кармелиток пальцем. А те сидели отчужденно и неподвижно, словно вся эта процедура вовсе не касалась их. — Сорок пять... — наконец закончил подсчеты Коротюк и довольно потер руки, будто успех операции зависел именно от него.
— Прошу вас, начинайте, — легко подтолкнул Павлова майор.
Старший лейтенант шагнул и остановился напротив монахини, сидевшей с краю.
Монахиня не подняла на него глаз — шевелила губами, не отрываясь от молитвенника.
Павлов вздохнул как-то обиженно, словно ребенок, которым пренебрегли, хотел что-то сказать, но, поймав нетерпеливый взгляд Бобренка, только махнул рукой и двинулся дальше.
Он прошел мимо нескольких пожилых кармелиток и задержался возле женщины лет тридцати пяти — сорока, даже присел, рассматривая ее. Бобренок напрягся, приготовившись прийти на помощь старшему лейтенанту. Но тот выпрямился и направился дальше, ступая осторожно, чуть ли не на цыпочках, — все же монастырская тишина и суровость подействовали на него, вынуждая к какой-то сдержанности.
Он снова остановился возле совсем еще молодой и красивой девушки — ее свежесть и привлекательность не могли приглушить ни монашеское одеяние, ни внешняя замкнутость. Она выглядела наивной ласточкой среди старых, опытных и злых ворон. Старший лейтенант сразу проникся сочувствием к ней, возмущенно покачал головой, в сердцах не удержался от резкого, осуждающего жеста, выражая свое несогласие и протест, и дальше двинулся уже увереннее, громко топая подошвами крепких сапог по крашеным доскам пола.
Он прошел одну сторону стола, обогнул его и теперь продвигался в противоположном направлении. Сейчас Бобренку стало видно лицо старшего лейтенанта — сосредоточенное, с прищуренными глазами. Майору показалось, что Павлов даже побледнел и как-то осунулся, но несомненно было то, что старший лейтенант весь напрягся и подобрался. Так бывает с человеком в минуту опасности или когда надо решиться на что-то важное.
Снова Павлов остановился, приглядываясь к очередной монахине с сомнением. И снова его напряжение передалось майору — Бобренок почувствовал, как похолодела спина между лопатками и зачесались кончики пальцев, однако старший лейтенант отрицательно качнул головой и пошел дальше.
Бобренок почему-то вздохнул облегченно и сам удивился этому, ведь старший лейтенант уже приближался к краю стола и их шансы найти монахиню, переодевающуюся в голубую кофту и разъезжающую на велосипеде по городу, стали совсем мизерными.
А если, подумал вдруг Бобренок, шпионка просто достала где-то монашескую одежду и, сбросив ее, спокойно пребывает в другой квартире на одной из окраин города. Правда, в таком случае у них оставалась надежда, что она не заметила слежки и возвратится в конспиративную квартиру, где была рация.
А может, все же заметила?..
Именно в этот момент Павлов остановился снова, посмотрел на монахиню, сидевшую напротив, перевел взгляд на Бобренка, и майор прочел в глазах старшего лейтенанта испуг. Или это только почудилось ему, потому что Павлов тут же поднял руку, решительно указал пальцем на женщину, меланхолически перебиравшую четки, и сказал громко и твердо:
— Она!
Бобренок рванулся к женщине, задев игуменью, даже немного толкнул ее. Конечно, следовало извиниться, но сейчас было не до церемоний. Он стал возле Павлова, немного оттерев его, уставился на монахиню, надеялся заметить в ее глазах если не страх, то хотя бы смятение. Но женщина держалась спокойно, не отвела взгляда, даже какое-то превосходство и насмешку почувствовал Бобренок во всем ее облике. Это спокойствие и уверенность так удивили, что он перевел взгляд на Павлова и спросил:
— Не ошибаетесь?
— Она, — повторил старший лейтенант твердо, — я уверен в этом.
Лишь теперь по лицу кармелитки скользнула едва заметная усмешка, даже не усмешка — уголки рта опустились, стали заметнее легкие морщинки под глазами.
Вдруг монахиня вздохнула и отвернулась от военных, словно их не было в трапезной и появление тут мирян ничего не означало для нее.
