Борис Мариан - Ночной звонок
Весенин встал, подошел к полковнику, ткнул пальцем в карту, лежавшую перед ним, сказал:
— Тут, товарищ полковник, в квадрате «Б-16» затор машин. Перед мосточком. Пусть пара «ИЛ»-ов или истребителей пройдутся, чего оставлять?..
«Нет, Весенина, пожалуй, надо исключить. Мог бы и не говорить о заторе. — И Игнатьеву вспомнился высокий берег Днестра, круча, на которую преступник, как видно, без особого труда втащил тело Егорова… — Мог бы справиться с этим Весенин? Мог. Силища видна в каждом мускуле. Но… Не такой человек Весенин».
Полковник, закончив передавать, бросил трубку на рычаг, сказал:
— Спасибо, товарищи, за службу. Но схемы Коробову все равно пошлите. Что-нибудь пригодится для артиллеристов. И для наших соколов схемы не будут лишними на завтра. Учтите.
— Учтем, товарищ полковник! — козырнул майор Спасов. — Сегодня же доставим в штаб.
Полковник ушел. Игнатьев нагнулся к Весенину.
— Кто такой?
— Заместитель командующего корпусом Юрганов.
Работа в фотоотделении кипела вовсю, а с улицы доносились призывные автомобильные гудки и крики:
— Эй, фотослужба! Еще пару фильмов забирайте!
На улицу вышел Игнатьев. Какой-то старшина, видимо механик, передал ему кассету. Игнатьев взял ее осторожно, словно бомбу.
— Новичок? Не бойся, не взорвется. Покурить найдется?
— Возьми в правом кармане, там сигареты.
— Сигареты? Где добыл? — удивился старшина.
«Вот, черт возьми, — выругался про себя Игнатьев. — Не учел, надо на табак перейти, им же сигарет не дают…» — И объяснил:
— Знакомый майор дал, когда из части сюда направили.
Из открытого окна комнаты крикнули:
— Эй, старшина, неси кассету!
Игнатьев поднял глаза, увидел в окне Косушкова. «Как раз, — подумал он, — время и познакомиться. Сейчас попрошусь в лабораторию».
Игнатьев вошел в комнату, передал Косушкову кассету.
— Может, помочь?
— Натаскай чистой воды. В коридоре два бака стоят.
Игнатьев захватил ведро воды, принес в фотолабораторию.
— Посмотреть можно, как проявляешь?
— Можно, да только ничего не увидишь. Обожди лучше на свету, не люблю, когда лишние в лаборатории. Буду печатать, тогда посмотришь.
«Дельно, — подумал старшина. — Подождем печати…»
Он понемногу осваивался: таскал воду со двора, промывал фотоснимки, открывал банки с клеем, переводил на кальку заснятые маршруты. К нему привыкли, и уже только и слышно было: «Игнатьев, помоги фильм развесить…», «Товарищ старшина, добеги до штаба, схемы сдай разведотделу», «Игнатьев, куда ты пропал? Готовь стол для снимков», «Промой отпечатки, раскладывай с Цветковой».
«Ну и работка, — вздыхал про себя Игнатьев, отирая пот. — Неужто каждый день они, как в котле?»
Они не стреляли, не метали гранат, не выскакивали из окопов с криками «Ура!», но где-то на передовой ухали орудия, посылая по их данным на вражеские огневые точки снаряд за снарядом; гудя, шли бомбовозы, и штурманы, склонившись над их фотосхемами, нажимали на гашетки, оторвавшиеся авиабомбы с воем неслись на голову врага. В штабах генералы просматривали их схемы, радиограммы с их данными, следили за перегруппировками войск противника и рассчитывали, куда двинуть свои дивизии, где нанести сокрушительный удар. Вот почему, думал Игнатьев, каждый из них чувствует себя необходимым в огромном боевом организме. Да и он сам, попав к ним, не успевает сделать одно, как надо приниматься за другое. Но ни на минуту его не покидал вопрос: так кто же из них? В каком звене длинной цепи от фотографирования до подачи в штаб данных разведки появляется ошибка? Или — кто враг? Не может быть, чтобы лишь простая халатность. Ведь работают на совесть все. Значит?..
8
Уже три дня, как майор Спасов и старшина Игнатьев в фотоотделении. За этот срок никаких особенных событий не произошло. Летчики продолжали ходить на тактическую разведку и штурмовку вражеских войск по ту сторону Прута, лаборанты Косушков и Шаповал по-прежнему проявляли фильмы, дешифровщик Весенин, вооружившись лупой, впивался в подозрительные точки, полоски, пятнышки на фотоснимках; штурманы переносили данные разведки с фотосхем на свои карты.
И все же жизнь в фотоотделении даже за эти три дня изменилась. Привыкшие к относительной свободе и даже некоторой бесконтрольности, ребята нет-нет да и нарушали устав — «пошаливали», как заметил однажды майор. Патриарх отделения старший сержант Косушков дневал и ночевал в своей «берлоге» — темной фотолаборатории. И здесь, на войне, он ухитрялся работать «налево»: делал портреты офицеров, групповые фотоснимки. Какой-то доморощенный солдат-живописец намалевал ему на фанере грозный воздушный бой. В фюзеляже одного из нарисованных самолетов Косушков прорезал дыру. А внизу нацарапал прыгающие буквы: «Привет с фронта!». Просунуть голову в дыру грозного трафарета удостаивался и солдат, и любой офицер. За кусок мыла, новые портянки, а то и за наличные Косушков натягивал на свою жертву откуда-то добытый шлемофон и навечно запечатлевал скороспелого «пилота». И верно, в каком-нибудь рязанском иль украинском селе старуха-мать или жена проливали слезы, получив от сына или от мужа поделку Косушкова.
Все это видел контрразведчик, но не вмешивался. Его задача куда важнее. Да и с приходом нового начальника Косушков сократил до минимума свое «левое» производство.
Присматриваясь то к одному, то к другому работнику, Игнатьев снова остановился на сержанте Миронове. Раскрыть его характер надо было до конца.
Старшина знал: чем умнее человек, тем больше он находит людей оригинальных. Для сержанта Миронова все, кроме него самого, были совершенно одинаковы. Правда, он был глубоко убежден, что судьба, выделив его из обыкновенных, сыграла все же нехорошую шутку. Вместо того, чтобы облачить его в форму пилота, посадить за штурвал истребителя, а затем усеять грудь орденами и медалями, заставила его мазать клеем фотоснимки, налеплять на картон, вычерчивать схемы. И это, словно в насмешку, называлось «воздушной разведкой». Его специальность можно было выговорить, как иронизировал Косушков, только «с разбегу» — аэрофотограмметрист-дешифровщик!
«Да, — думал Игнатьев, — зависть всегда ходит со своей тенью — тщеславием. Видимо, потому-то Миронов и пользовался каждой свободной минутой, чтоб ускользнуть из фотоотделения».
Вначале это насторожило следователя. Куда сержант так часто исчезает? Зачем? Но потом он раскрыл «секрет» — тот любил походить с независимым видом по улице поселка, смущая не особенно разборчивых в чинах и званиях девчонок. А потом целый вечер хвастался перед ребятами своими «победами», в которых было больше выдумки, чем правды.
