Александр Дюма - Ожерелье королевы
Они разделили обязанности: один из них держал ее ступни, как в тисках; двое других схватили ее за запястье; они кричали секретарю суда:
– Продолжайте, продолжайте читать приговор, господин секретарь, а то мы никогда не кончим с этой бешеной бабой!
– Я не допущу, чтобы мне читали приговор, обрекающий меня на бесчестие! – отбиваясь со сверхчеловеческой силой, кричала Жанна.
Приведя угрозу в исполнение, она заглушила голос секретаря суда такими пронзительными воплями и криками, что не услышала ни единого слова.
Чтение завершилось, и секретарь суда свернул бумаги и сунул их в карман.
Жанна, полагая, что он кончил, умолкла и попыталась собраться с силами, чтобы держаться с этими людьми все так же вызывающе. Ее вопли сменились еще более устрашающим раскатом хохота.
– Приговор будет приведен в исполнение, – безмятежно продолжал секретарь, заканчивая обычную формулу, – на площади, где исполняются приговоры, во Дворе Дворца Правосудия.
– Публично!.. – завопила несчастная. – О-о!..
– Мсье де Пари55! Передаю вам эту женщину, – закончил речь секретарь суда, обращаясь к человеку в кожаном переднике.
– Кто этот человек? – воскликнула Жанна в ужасе и ярости.
– Палач, – оправляя манжеты, с поклоном ответил секретарь суда.
Не успел секретарь вымолвить это слово, как двое подручных палача схватили Жанну и подняли ее, чтобы отнести в конец галереи, на площадку, которую она заметила. Мы вынуждены не описывать сопротивление, которое она им оказала. Женщина, которая обычно теряла сознание от царапины, теперь в течение почти целого часа выдерживала жестокие удары двух подручных; ее волокли до самой наружной двери, и она ни на мгновение не прекращала испускать ужасающие крики.
По ту сторону решетки, где выстроились солдаты, сдерживавшие толпу, был виден дворик, именуемый Двором Правосудия, и две-три тысячи зрителей, коих привлекало сюда любопытство в то время, как шли приготовления и воздвигался эшафот.
На помосте приблизительно восьми футов высотой возвышался черный столб, к которому были прикреплены железные кольца и к самому верху которого была прибита дощечка с надписью, которую секретарь суда, несомненно исполняя приказание, постарался сделать почти неудобочитаемой.
У этого помоста не было перил; поднимались на него по лестнице, у которой тоже не было перил. Единственной балюстрадой являлись штыки солдат. Они образовывали проход на помост подобно решетке со сверкающими остриями.
В толпе, увидевшей, что двери Дворца Правосудия открываются, что появляются комиссары со своими жезлами, что вышел с бумагами в руке секретарь суда, началось волнообразное движение, придававшее ей сходство с морем.
При появлении Жанны на маленькой площади раздались яростные крики: «Долой ла Мотт! Долой подделывательницу!» Но Жанна своим чистым, проникновенным, металлическим голосом бросила в толпу несколько слов, и они, как по волшебству, заставили утихнуть ропот.
– А знаете ли вы, кто я такая? – заговорила она. – Знаете ли вы, что в моих жилах течет королевская кровь? Знаете ли вы, что меня карают не как виновницу, а как соперницу, и не только как соперницу, но и как соучастницу?..
Ее прервали крики, которыми вовремя разразились наиболее сообразительные агенты де Крона.
Но она возбудила если не сочувствие, то, во всяком случае, любопытство, а любопытство народа – это жажда, которая требует утоления. Тишина, на которую Жанна обратила внимание, доказывала ей, что ее хотят выслушать.
– Да, как соучастницу! – повторила она. – В моем лице наказывают ту, которой известны тайны…
– Берегитесь! – сказал ей на ухо секретарь суда. Она обернулась. Палач уже держал в руке кнут. Жанна забыла свою речь, свою ненависть, желание обманным путем привлечь толпу на свою сторону – теперь она видела только бесчестие, теперь она боялась только боли.
– Пощадите! Пощадите! – душераздирающим голосом закричала она.
Нескончаемый свист заглушил ее мольбу. У Жанны закружилась голова. Она уцепилась за колени заплечных дел мастера и сумела схватить его за руку.
Внезапно она попятилась.
Этот человек держал в руке докрасна раскаленное железо, которое только что снял с горящих углей. Он поднял это железо, и его жар заставил Жанну с диким воплем отскочить.
– Клейменая! – воскликнула она. – Клейменая!
Весь народ ответил на ее крик устрашающим криком.
– Да! Да! – рычали три тысячи глоток.
– На помощь! На помощь! – завопила потерявшая голову от ужаса Жанна, пытаясь разорвать веревки, которыми ей только что связали руки.
Палач не смог разрезать на графине платье. Он разорвал его и, одной, дрожащей рукой отбрасывая обрывки ткани, другой попытался взять раскаленное железо, которое протягивал ему подручный.
Жанна стремительно набросилась на этого человека.
Толпа, трепещущая и уже начинавшая восхищаться силой, с какой защищалась эта женщина, задрожала от смутного нетерпения. Секретарь суда спустился с лестницы. Солдаты глазели на этот спектакль: в этом замешательстве, в этом смятении было что-то угрожающее.
– Кончайте! – крикнул голос, исходивший из первого ряда толпы.
Палач, несомненно, узнал этот повелительный голос; сильным движением повалив Жанну, он согнул ее и наклонил ее голову левой рукой.
Но она все-таки поднялась. Ее тело было горячее железа, которым ей угрожали, а ее голос покрыл шум на площади и проклятия неуклюжих палачей.
– Подлецы французы! – закричала она. – Вы не защищаете меня! Вы позволяете меня пытать!
Больше она ничего не смогла сказать, ибо на эшафот в сопровождении полицейских, заткнувших кляпом рот несчастной, устремился комиссар; они отдали ее, дрожавшую, растерзанную, мертвенно-бледную, рыдавшую, с распухшим лицом, в руки двух заплечных дел мастеров, и один из них снова согнул свою жертву, одновременно схватив железо, которое его подручный сумел ему передать.
Но Жанна воспользовалась тем, что эта рука недостаточно крепко сжимала ей затылок, извиваясь, как уж, в последний раз подскочила и, обернувшись в исступлении, подставила палачу грудь, устремив на него вызывающий взгляд. Роковое орудие, опускавшееся на ее плечо, поразило ее правую грудь, провело по ней свою дымившуюся, пожиравшую живую плоть борозду, исторгнув у жертвы, несмотря на кляп, один из тех воплей, какой едва ли способе издать человеческий голос.
Жанна лишилась сил от боли, от стыда. Она была побеждена. Уста ее уже не издавали ни звука, тело ее только дрожало. На этот раз она действительно потеряла сознание.
Палач взвалил ее на плечо и вместе со своей ношей неуверенным шагом спустился по лестнице позора.
Глава 41.
СВАДЬБА
В день казни, около полудня, король вышел из своего кабинета в Версале. Было слышно, как он отпустил графа Прованского со словами, произнесенными тоном:
– Граф! Сегодня я присутствую на свадебной мессе. Не говорите же мне, прошу вас, о домашних делах и тем более о плохих домашних делах: это может стать дурным предзнаменованием для новобрачных, которых я люблю и которым намереваюсь покровительствовать.
Граф Прованский с улыбкой нахмурил брови, низко поклонился брату и вернулся к себе в апартаменты.
Король продолжал свой путь среди рассыпавшихся по галереям придворных, улыбаясь одним и гордо поглядывая на других – в зависимости от того, видел он с их стороны одобрение или же недовольство по поводу дела с ожерельем, которое только что разобрал парламент.
Так он дошел до квадратной гостиной, в которой сидела разряженная королева в кругу придворных дам и дворян.
Мария-Антуанетта, бледная под румянами, с показным вниманием выслушивала заботливые вопросы о здоровье, которые задавали ей принцесса Ламбаль и де Калон.
Но украдкой она часто устремляла взгляд к дверям, как человек, который горит желанием кого-то увидеть, и отводя его, как человек, который боится, что кого-то увидит.
– Король! – объявил лакей.
Сквозь волны вышивок, кружев и света она увидела, что вошел Людовик XVI, первый взгляд которого с порога гостиной был устремлен на нее.
Мария-Антуанетта сделала три шага навстречу королю – тот учтиво поцеловал ей руку.
– Вы сегодня прекрасны! Чудо как хороши! – сказал он.
Она грустно улыбнулась и еще раз помутившимися глазами поискала в толпе кого-то.
– А наших юных супругов еще нет? – спросил король. – По-моему, вот-вот должно пробить двенадцать.
– Государь! – отвечала королева с таким страшным усилием, что румяна потрескались у нее на щеках и упали на пол, – господин де Шарни приехал один. Он ждет в галерее, что вы, ваше величество, прикажете ему войти.
– Шарни!.. – сказал король, не заметив выразительной паузы, последовавшей за ответом королевы. – Так Шарни здесь?.. Пусть войдет, пусть войдет!
От собравшихся отделилось несколько дворян; и они пошли за де Шарни.
