Ольга Михайлова - Мораль святого Игнатия
— Тут вы ошибаетесь, юноша, — усмехнулся отец Аврелий, — Существительное nates — это pruralia tantum, и изменяется оно по категориальным парадигмам множественного числа. Прилагательное нужно поставить во множественном числе. Maculati nates…
Эмиль смиренно кивнул и обещал запомнить.
— Но мне хотелось бы понять, кому принадлежит другая честь и доблесть… Кто организовал оборону?
А никто… Потье сказал, что скрыть нужно минимум — место смерти Лорана и её время. Во всём остальном — честные не лгут, когда не нужно. Не следует скрывать ни того, кем был Лоран, ни отношения к нему — это чрезмерная тягота для психики и артистизма. Надо сказать не истину, а то, что соответствует действительности, а именно, что погибший был сукиным сыном, а они все тут не причём. Дюпон сформулировал картину дня и ночи, убрав лишние несущественные детали. Д'Этранж заявил, что главное, чтобы вампир не ожил, а все остальное значения не имеет. Дамьен вообще больше всего сожалел, что сова, которая ему примерещилась, оказалась фантомом, Кот же заявил, что не намерен ничего скрывать — Господь покарал мерзавца и пусть все об этом знают.
— Эмиль… — отец Дюран жалобно посмотрел на своего воспитанника, — разве Христос поступил бы так? Где мера деяния? Где подражание Христу? Как можно так поддаваться гневу?
Смутить Эмиля не удалось. Христа в подобном никто не обвинял. Его в богохульстве обвинили, в приложении к Себе божественных предикатов! Обвини кто его, Эмиля, в подобном, он бы объяснил, что ни в чём подобном неповинен, но ничуть не разгневался бы. Это не мерзость была бы, а так, мелкое недоразумение. Но Иуда не обвинял Христа в непотребном, как его — Лоран. Неизвестно поэтому, как бы Господь отреагировал! Кроме того, отец Гораций, когда рассказывал им о Менандре на уроке греческого языка, цитировал его. «Тот, кто дурное видя, не разгневался — надежно доказал свое злонравие». Magister dixit.Учитель сказал. Он же, Эмиль, видя непотребное, был преисполнен гнева праведного, и тем самым показал своё добронравие!
Отец Дюран со стоном в изнеможении откинулся на подушку.
Игнатий Лойола учил, что каждый благочестивый христианин должен стараться истолковывать высказываемое ближним скорее в пользу его, нежели в осуждение, если же тот заблуждается — с любовью его наставить, если же и это окажется недостаточным, то использовать все соответствующие средства, чтобы повлиять на ближнего и привести его к познанию истины и спасению.
Поэтому отец Даниэль пообещал, как только поправится — он выпорет Эмиля.
Глава 6. Итоговая
Глава, в которой одни герои пытаются понять свои ошибки и заблуждения, другие же откровенно ликуют.Угроза была пустой.
Воспитатели никогда не секли учеников, это делал обычно корректор — отец Джулиан, — и только за проступки против веры. Лучше предупреждать провинности, чем быть вынужденным их наказывать, полагали иезуиты, наказание, хотя бы и справедливое, могло породить недоброжелательное отношение к воспитателю. Поэтому в системе иезуитов предупреждающей надзор был предпочтительней запоздалого наказания…
Шельмец Гаттино прекрасно знал это. И поэтому, выслушав угрозу отца Дюрана demittere auriculas54, он ничуть отцу Даниэлю не поверил. К тому же, против этой угрозы, какой бы умозрительной она не была, резко выступили отец Аврелий, Эммеран Дешан и… отец Гораций де Шалон. Сильвани сказал, что малыш проявил ярость ветхозаветных пророков и на нём явно почиет Святой Дух, доктор отметил, что мышление де Галлена несёт печать тончайшей казуистики, а последний, глядя на друга, обронил что-то вроде того, что «ребенок больше всего нуждается в любви и прощении именно тогда, когда его хочется выпороть, дорогой Даниэль…»
Эмиль удовлетворенно кивнул и начал уговаривать обожаемого отца Дюрана перекусить и поспать: ему необходим отдых после всех треволнений, и уговаривал до тех пор, пока отец Эрминий не выгнал шельмеца из лазарета.
Между тем отец ректор, узнав от отца Эзекьеля всю правду о происшествии, тяжко задумался. Слов не было — ребятишки здорово сглупили, спрятав тело, но и трагическая гибель ученика — всё равно недосмотр педагогов. Непростительный недосмотр. Даже если факт осквернения трупа удастся замолчать, сам труп не спрячешь. Но, Господи, в деле замешан и сын префекта, и сын мецената коллегии, и сын судьи, и сын старого друга, крупного землевладельца! И это всё — накануне приезда Провинциала, накануне Рождества! Господи Иисусе, что же делать?
Но Господь, с огромной иконы озирая кабинет ректора коллегии, был все также безмятежен и кроток, и было заметно, что Его по-прежнему совершенно не интересуют суетные проблемы мсье де Кандаля. Тут на пороге кабинета ректора возник Эммеран Дешан, лениво плюхнувшийся в кресло и зевнувший. Отец Жасинт де Кандаль адресовал ему тот же вопрос, что незадолго до этого был обращен им к Господу. Дешана, чье обманчивое зрение всегда видело мир таким, каков он есть, а не таким, каким он казался весьма многим, многие называли циником. Сейчас он сообщил, что Антуан де Венсан всё ещё не встает в постели, разбитый апоплексией, и сообщение о смерти сына, если допустить, что их связывали хоть какие-то чувства, может быть убийственно. Но и не сообщить нельзя — дольше хранить тело даже на морозе не получится. Надо хоронить.
Ректор окинул дружка мрачным взглядом. О реакции Антуана де Венсана на сообщение о смерти сына он старался не думать. Нажить такого врага — это ужасно. А если из каких-либо источников ему станет известно, что сделали с задницей его сынка…
Дешан прервал приятеля.
— С ним поступили ничуть не хуже, чем он сам — с мадам де Галлен. Произошедшее — просто следствие его мерзости, точнее, мерзости самого щенка. Причинно-следственный закон бытия. Не наклевещи он на Дюрана и мальчонку — был бы жив. Вмешательство мстителей внесло в дело некоторые…м-м-м… розовые краски, но ничего не изменило в принципе. Я постараюсь распространить нужные слухи о произошедшем, в которых свершившееся будет выглядеть карой Божьей, и едва ли общество будет на стороне де Венсана. Он всем и без того надоел.
— Если де Венсана после этого разобьет паралич, скажут, что в этом виноваты мы.
— Вздор, Жасинт. Лечу его я — и все повторят то, что скажу я. А я не шарлатан, отправляющий пациентов на тот свет, это аморально, я — врач. И потому всегда позволяю больному умереть своей смертью…
— Эммеран! Твои циничные шуточки…
— Никаких шуточек, Жасинт. В таком деле нужно non indignari, non admirari, sed intelligere.55 Что ещё остаётся-то? Мне, кстати, чертовски понравился этот зеленоглазый малыш Дюрана, как его там, Эмиль, кажется? Наш человек. Рассуждает очень тонко. Ладно. Поехал я к Венсану.
