Мария Колесникова - Воспоминание об Алмазных горах
Четырнадцатого июня девятнадцатого года партизанская армия, прикрывая эвакуацию Баджея, стала отходить на юг, в тайгу. Из Степного Баджея потянулись телеги с тяжелоранеными и детьми. Везли мастерские, медикаменты, пушки. Главный штаб задержался еще на день.
Когда встал вопрос о пленных, а их насчитывалось несколько сот человек, Щетинкин предложил распустить их всех по домам. Но пленные решили по-другому.
Щетинкин стоял на крыльце штаба и наблюдал за колонной военнопленных. Шли они строевым шагом. За плечами у всех были котомки.
Колонна мимо церкви направилась к штабу.
— Слушай мою команду! — выкрикнул корнет Шмаков. — Колонна, стой! Смирно! Равнение налево! — Он подошел к Щетинкину и, приложив руку к головному убору, попросил разрешения обратиться.
— Слушаю вас.
— Военнопленный Шмаков. Уполномочен от семисот тридцати пяти пленных солдат и офицеров. Все они хотят идти с вами.
Щетинкин молчал. Шмаков был озадачен.
— Это семьсот тридцать пять штыков, — сказал он. — Они вам будут нужны.
Щетинкин по-прежнему молчал.
— Господин помглавкома, — в голосе Шмакова появились просительные нотки, — нам некуда идти, У нас с вами одна дорога. Белые все равно расстреляют. Для вас мы не будем обузой. Мы постараемся оправдать доверие.
— Хорошо, — наконец отозвался Щетинкин. — Мы обсудим этот вопрос в главном штабе. Думаю, ваша просьба будет удовлетворена.
После того как главный штаб выехал из Баджея, туда вошли белые.
В бывшем штабе партизанской армии сидели генерал-лейтенант Розанов и есаул Бологов. У есаула был растрепанный вид, лицо в кровоподтеках.
— Я предупреждал, убеждал, подавал докладные, — возбужденно говорил есаул. — Мы могли пойти в обход ущелья.
Он вскочил и принялся ходить по комнате.
— Сядьте! — приказал Розанов. — Ворона в павлиньих перьях этот Шарпантье. Погубить пятитысячную армию… Щетинкин обвел его вокруг пальца.
— Так точно. Партизанская армия ушла в тайгу.
— Это уже не армия, а деморализованный сброд, — возразил Розанов недовольно.
— Но Щетинкин с ними, — угрюмо проговорил Бологов.
— Я уверен, что он убит. Корнет Шмаков, кажется, ваш приятель? Вы сами утверждали, что он не боится ни бога, ни черта.
— Дай-то бог. Если корнет Шмаков сам уцелел…
— Будем считать, что со Щетинкиным покончено.
— Я не уверен. Он очень хитрый. У него способность обрастать людьми. Куда бы он ни покатился — в Саяны, к Иркутску, в Минусинск, он обрастет партизанами и устроит новую совдепию. Я не успокоюсь, пока не узнаю, что он убит. Я его ненавижу. У меня с ним свои счеты…
Розанов наморщил лоб, разгладил раздвоенную бороду, что-то прикидывая в уме.
— Я тоже ненавижу, — наконец отозвался он. — Колчак требует победных реляций. Сегодня же отправлю телеграмму в Омск. Ведь с Баджейской республикой покончено! Ну, а Щетинкина и его банду приказываю добить вам. Возьмите, сколько потребуется, казаков, догоните и уничтожьте партизан.
— Я об этом хотел просить вас, господин генерал, — оживился есаул. — Когда я должен выступить?
— Немедленно.
Колчаку Розанов отправил телеграмму:
«Банды красных разбиты окончательно, их руководитель Кравченко остался с группой преданных латышей, отстреливаясь, взяв сто тысяч золотом, со своей семьей скрылся в пределы Монголии. Щетинкин был ранен и застрелился, остальные разбежались, преследуются и вылавливаются. Степной Баджей после трехдневной бомбардировки и упорных боев был взят, сожжен, там оказались великолепные окопы и сильные укрепления».
Розанов понимал, что Колчаку сейчас не до расследования, в самом ли деле с Баджейской республикой покончено: красные только что взяли Уфу, Ижевск, главные силы Западной армии Колчака разгромлены. Красная Армия подошла к Уральскому хребту.
Щетинкин стоял на телеге и раздавал масло партизанам.
— Налетай! Подмазывай колеса на тыщу верст!..
Здесь же, возле телеги, Володя Данилкин читал бывшим пленным устав товарищеской дисциплины:
— «Каждый товарищ партизан должен держать себя с достоинством, на высоте своего положения. За проступки уголовно-политического характера, за грабеж и насилие, за предательство и невыполнение приказов комсостава виновные наказуются по закону времени». Что такое «закон времени», понятно?
Раскол, который давно назревал, произошел на заседании объединенного совета. Встал вопрос, куда двигаться дальше.
Щетинкин, Сургуладзе и Кравченко были за то, чтобы идти по Минусинскому уезду к деревне Григорьевке, оставляя в стороне Минусинск, и по Усинскому тракту выбраться в Урянхайский край. Если же выход в Минусинский уезд окажется запертым белыми, то нужно таежными тропами идти по направлению к Иркутску и около Белогорья свернуть на юг, пробраться в Монголию, завязать отношения с монгольским правительством, при его посредничестве купить у Китая оружие и вернуться в Минусинский уезд. Если оружия достать не удастся, через Монголию пойти на соединение с Красной Армией в Советский Туркестан, в Ташкент.
Планы были грандиозные, от них захватывало дух.
— Пойдем в Минусинский уезд, установим Минусинскую республику, — предлагал Щетинкин.
Альянов и его единомышленники возражали:
— Колчак Минусинск не отдаст, у него там генерал Попов с войском. Как пойдем? По таежной целине?.. Это сколько же сотен верст? Безумие!
— Наш поход — не во имя собственного спасения. Обрастем массами, окрепнем. А стратегическая цель — отрезать Колчака от Урянхая и Монголии.
— А если Колчак опять нас зажмет?
— Тогда прорвемся через Монголию на Туркестан.
— С детьми, ранеными, без продовольствия, по безводным пустыням, через снеговые хребты?
— Да! Военная сторона дела важна. Но сводить все только к военной стороне мы не можем. Нужно помнить о долге перед угнетенными трудящимися Востока.
Глаза Альянова округлились от изумления.
— Ваше интернационалистическое мессианство, Щетинкин, смешно! Мы разбиты, а вы кричите о свободе для других.
— Это вы разбиты, Альянов. А мы не разбиты.
Щетинкина поддержал Кравченко:
— Баджея не стало географического, но пойдет вперед за власть Советов Баджей идейный.
— А жрать что будем? — спросил командир полка Старобельцев.
— Жрите то, что вывезли в Вершино и отдали белякам, — зло отозвался Щетинкин.
— Я увожу свой полк!
— Изменяешь Советской власти, Старобельцев?
— Почему же? Мы установим Советы без большевиков.
